От этого описания в соединении со взглядом Никки у меня всевнизу напряглось.

– Я это и предлагаю, – напомнила я.

– Я хочу, чтобы ты была на спине, как тогда с Шалфеем.Я хочу смотреть, как поднимаются и опадают твои груди в такт дыханию.

Я потянулась к нему, взялась за подбородок, пытаясьразгадать значение этого сочетания страсти и серьезности у него на лице. Никкабыл не похож на себя.

– Мне хотелось бы, чтобы вы с Бидди были счастливы, ане грустили.

Он улыбнулся, но в улыбке остался оттенок грусти.

– Я помню времена, когда брак был не концом такихудовольствий, а лишь их началом. Сидхе никогда не обманывали своих партнеров,но по общему согласию в постели бывали другие.

Он говорил о времени, когда Андаис еще не была королевой. Овремени, когда христианство было всего лишь еретической сектой в иудаизме.Сидхе редко вспоминали о том времени, им не хотелось вспоминать о своихпотерях. Кому хочется говорить о времени, когда сидхе было не меньше, чемлюдей? Времени, когда браки заключали ради любви, а не ради детей. Времени,когда секс служил для радости и единения, а не для безостановочной погони забеременностью. Времени, когда случайный ребенок не обрекал на брак без любви. Яощутила такое счастье, когда кольцо выбрало Никку и Бидди друг для друга! Нобыли ли они настоящей любящей парой? Да, они очарованы друг другом, и да, у нихможет быть ребенок, но будут ли они счастливы "ныне, и присно, и во векивеков"? Или же Никка будет любить ее, спать с ней, воспитывать общих детейи все же – сожалеть? И когда-нибудь его сожаление убьет их любовь?

Вдруг повеяло ароматом роз.

– Чувствуете, как пахнет яблонями? – спросилГален.

– Да, – сказал Никка, – как в коридоре сМистралем.

– Жимолостью, – поправил Китто.

Запах усиливался, и на меня снизошло озарение. Не так, как сявлением Богини, но...

– Когда у сидхе перестали рождаться дети, Никка?

Он озадаченно моргнул:

– Аромат так силен, что я его чувствую на вкус...

– Ответь на мой вопрос!

– Я не знаю, – сказал он. – Давно.

– Может, у нас перестали рождаться дети, когда мыпереняли человеческий обычай иметь только одного партнера?

– Мы приняли моногамию, потому что практиковавшие еелюди превзошли нас числом.

– Так ли? – спросила я. – Или мы уступилилюдям в числе, когда перестали быть теми, кто мы есть?

– Что ты имеешь в виду, Мерри? – спросил Гален.

Я вытянула руку, демонстрируя тусклый металл королевскогокольца.

– Андаис сказала, что сняла его с руки убитой противницы,но никогда не видела с его помощью детей. Вожделение, любовь, страсть – ноникогда детей. Что, если это не кольцо королевы, а кольцо богини плодородия? Мыизначально были божествами природы, пока людям не потребовалось нечто болеецивилизованное. Некоторые из нас поддались... Но мы ведь – то первичное,основное!

– Сидхе перестали быть такими уже очень давно, –сказал Китто. Я повернулась к нему: он остался на прежнем месте, в гнезде изполотенец.

– Как ты сказал, Китто?

– Гоблины позже всех переняли обычай иметь одногопартнера. Когда-то, если муж, доминирующий партнер, мог защитить, накормить идать крышу над головой многим, то у него было много партнеров, если прочие сэтим соглашались.

– Не думаю, что муж так уж считался с мнениемжен, – заметил Гален.

– Вообще-то под "мужем" имеется в видудоминирующий партнер, не важно, какого пола. И формально мог привести кого-тобез позволения "жены". Но в жизни, если приводишь кого-то,ненавистного твоей "жене", дом превращается в поле битвы, а такоедаже гоблинам не по душе.

– Так ты мог быть чьей-то "женой"? –спросила я.

– Да, – кивнул он.

– Но не "мужем", – уточнил Гален.

– Я для этого недостаточно силен. – Киттопотянулся на постели из полотенец. – Почему так пахнет жимолостью, словнопришло лето и я стою на солнышке? И так тепло...

– Ты же был в коридоре, когда Мерри с Мистралемотхватили свой кусочек удовольствия? – спросил Гален тоном почти таким желегкомысленным, как его слова. – Пахнет яблонями.

– Как в саду весной, – сказал Никка.

Двое мужчин улыбнулись друг другу.

– Весенняя энергия, – произнес Китто.

Я повернулась к нему.

– Что?

– Они оба полны весенней энергии.

– А ты сам?

– Лето, когда земля горяча и сочна.

При этих словах он содрогнулся на полотенцах, ногивытянулись, он словно был близок к оргазму.

– А я? – спросила я.

– Осень, – сказал он. – Ты – земля в поруурожая. Ты – то, для чего работал весь год.

– А что такое зима?

– Долгий сон, – ответил Китто.

Я легла на него спиной, положив голову ему на пах, как наподушку. Он что-то довольно промычал. Я посмотрела вверх, на Никку.

– Скажи мне, чего ты хочешь. Скажи точно, чего тыжелаешь.

И он сказал.

Я кивнула, проехав макушкой по бедрам Китто. Он вздрогнул отнаслаждения.

– Можно, – сказала я.

Никка улыбнулся.

Голос Китто слегка подрагивал, но говорил он почти спокойно:

– Я не знаю, как встать, чтобы выполнить твою просьбу.

– Я тебе покажу, – сказал Гален низким от страстиголосом.

Я задрала голову, чтобы разглядеть его за спиной Китто. Отмоего движения Китто снова содрогнулся. Двух зайцев – одной лаской.

– Ты всегда отказывался, – удивилась я.

– Я только покажу Китто. Сотня слов не заменит однойхорошей демонстрации. – Глаза у него были куда серьезней слов – серьезныеи темные от желания.

– Ну, если только это будет хорошаядемонстрация, – сказала я, и мой голос тоже был неустойчив.

– О, не сомневайся, – ответил он с абсолютномужской уверенностью.

Я поверила. Вполне.

Настала моя очередь лечь на полотенца. Я лежала и смотрела,как Гален подбирается ко мне.

Я многое хотела сделать с Галеном, и многое удалось, но, каки прочие мужчины, он слишком хотел ребенка, чтобы прибегать к альтернативнымвариантам. Я смотрела, как он подползает ко мне, и желание становилось почтиневыносимым.