К низкому штакетнику, разделяющему участки, подбежалабольшая собака, посмотрела на Данилова и вопросительно гавкнула.

— Ты чего, — спросил Данилов, — не узнаешь меня?

Собака удивилась и ушла, а он остался сидеть. Внезапно задверью, совсем близко, зазвучали шаги, и дверь распахнулась, чуть не стукнувего по спине.

— Андрей, — воскликнула Надежда Степановна, — вы с умасошли! Почему вы здесь сидите? Вы замерзнете! Да еще без шапки! Марта, Андрейприехал и сидит на крыльце! Марта! Андрей, сейчас же идите в дом!

— Данилов, ты чего? — спросила запыхавшаяся Марта. — Что тынас пугаешь? Все в порядке?

— Да, — сказал Данилов, — мне просто нужно… отдохнуть.

— Очень холодно, Андрей, — вступила Надежда Степановна, —сейчас зима, а не лето, на крыльце сидеть нельзя!

— Еще чуть-чуть, — попросил Данилов, — недолго.

Оттеснив мать, вышла Марта в длинном тулупе и валенках. Наголове платок.

— Мам, иди, ты замерзнешь!

— Марта, пусть он голову тоже покроет платком. Можно легкозаболеть менингитом!

— Мама, он не станет надевать на голову платок!

— Тогда ты ему надень! Я только час назад смотрела наградусник, было минус десять! Вот замечательный платочек, пусть он наденет.

— Мама!!

Данилов улыбался. Дверь проскрипела, закрываясь. Мартаприсела на корточки перед крыльцом и поцеловала Данилову руку.

— Ну что?

— Спроси меня о чем-нибудь, — предложил он и закурилследующую сигарету.

— Кто это?

— Олег Тарасов.

— Тарасов! — вскрикнула Марта.

— Он тогда застрелил мою жену, надеялся, что меня посадят, аменя не посадили. Он все это затеял, чтобы представить, будто я покончил жизньсамоубийством из-за того, что Кольцов меня уволил, и я свихнулся.

— Кольцов тебя не уволил, — сказала Марта.

— Нет. Но Тарасов был уверен, что уволит. Не зря же онстарался, полдома разнес!

— Он был… любовником твоей жены?

Данилов посмотрел на Марту поверх ее кулачка, сжимавшего егоруку, и усмехнулся.

— И Лиды тоже. Он сказал, что ему нравилось трахать моихженщин.

— Он больной, что ли?

— Не знаю. Но он всю жизнь ненавидел меня, а я даже недогадывался.

— Почему ненавидел?

— Потому, что у меня было больше возможностей и больше всегопотому, что я смог начать все сначала, когда выяснилось, что музыкантом я нестану. Его это взбесило. Еще я думаю, что он гораздо больше, чем я, хотел бытьсыном моих родителей. Таких… знаменитых и таких всесильных. Он считал, что,если бы у него были такие родители, он был бы Паганини. Не знаю. Может, он иправ. Мать к нему относилась всегда лучше, чем ко мне.

— Просто она не возлагала на него никаких надежд, а онвсе-таки чего-то добился, — пробормотала Марта, и Данилов удивился еепроницательности. — Когда ты узнал, что это он?

Данилов бросил сигарету, притянул Марту к себе и прижал. Онабыла толстая и неуклюжая от овчинного тулупа.

— Знаменская сказала — повторяющийся элемент. Во всех частяхголоволомки присутствовал Тарасов. Было много других людей, но зато он одинприсутствовал во всех. Я понял, когда стал думать, почему на приеме всеговорили о том, что я плохо выгляжу? Кто-то настойчиво внушал всем, что у менябольной вид и я, должно быть, скоро рехнусь. Зачем? Только затем, чтобы убедитьвсех, что если со мной что-то случится, то потому, что я не в себе. Из тех, ктовходил в другие части головоломки, на вечере присутствовали Тарасов,Грозовский, Знаменская и Лида. И Знаменская, и Грозовский, и Лида сообщили мне,что все только и говорили про то, как я плох. Даже мать сказала. Если бы кто-тоиз них распускал эти слухи, то не стал бы говорить о них мне. Тот, кто говорил,что я спятил, знал, что со мной все в порядке. Значит, остался один Тарасов. Иеще шкатулка.

— Что шкатулка?

— Только Тарасов знал, как ее открыть, и мог сделать этобыстро. Мы в детстве ее сто раз открывали. Это было так… необыкновенно,шкатулка с секретом! Она ему страшно нравилась, даже больше, чем мне. Поэтомуон и не смог ее сломать. Он всегда любил вещи. Очень любил. Были еще всякиемелочи. Я действительно сунул блюдечко в шкатулку, когда он был у меня. Явидел, что у Лиды все время раскрывается сумочка и что-то из нее падает, акогда я собрался уходить, она осталась с ним, и он вполне мог положить помаду себев карман, если помогал ей подбирать все с пола. В его машине валялась кассета,и он сказал, что это концертная запись, но он скорее удавился бы, чем бросилсвою запись на пол в машине! Я только никак не мог понять — зачем?! Зачем, даеще так сложно!

— И зачем?

— Он ненавидел меня. Очень сильно. Видишь, какую нагромоздилконструкцию! Ему мало было просто убить меня, ему нужно было, чтобы все вокруги особенно родители решили, что я ненормальный, истерик, который разбивается намашине или, на худой конец, прыгает с крыши дома, в котором живут его родители!

— С крыши? — переспросила Марта.

— Да. С крыши. Он даже придумал мне галлюцинации —окровавленную рубаху, надписи на зеркале! Он был уверен, что никто не поверитмне, если я стану рассказывать, ведь и так считается, что я не в себе. Он чутьбыло не добился своего. Когда я увидел эту рубаху, я решил, что мне пришелконец. — Данилов помолчал и добавил: — А кровь была из набора для Хэллоуина!Представляешь?

— А голубая краска? Ты же думал, что это Веник!

— Веник в субботу утром занимался сексом на троих, — объявилДанилов и захохотал, — по объявлению в газете! Он начал в пятницу вечером иутром продолжил.

Марта посмотрела на него и тоже осторожно засмеялась.

— Кстати, краска мне помогла. В тот день, когда у меня наботинке появилось пятно, я был только дома у Веника и в машине у Тарасова. Ещеу тебя, но это не в счет. Если Веник ни при чем, значит, Тарасов.

Они помолчали, и Марта пошевелилась у него в руках.

— Может, хватит на сегодня, Данилов? Ты победил всех врагов,ты молодец, ты справился, а сейчас пойдем, я буду тебя холить, нежить, спатьукладывать. Пойдем?

— Как ты думаешь, — спросил Данилов, — родится мальчик илидевочка?

— Ну конечно, девочка, — сказала Марта и потянула его заруку, — мальчики бывают у сильных, самоуверенных, волевых мужчин. У тонкихнатур, вроде тебя, бывают только девочки.