Отчасти я надеялась, что когда-нибудь перестану такчертовски смущаться подобных групповых сцен, отчасти надеялась, что неперестану. Второе – благодаря той же части моей личности, что горевала насчеттого, что я теперь могу убивать и не переживать по этому поводу. Вот та жесамая часть личности думает, что заниматься метафизическим сексом на публике,по любой причине, – это еще один шаг по скользкой дороге к погибели. Ноесли альтернатива – это взрыв ardeur'а как метафизической бомбы посредисегодняшней вечеринки, – то приходится из двух зол выбирать меньшее. И всеже хорошо было бы хоть раз для разнообразия не иметь выбора из двух зол. Хотябы раз – нельзя ли выбирать меньшее добро?

Реквием лег навзничь на свежие простыни, волосы рассыпалисьвокруг торса темным ореолом. В свои рабочие дни – точнее, в рабочиеночи, – он был стриптизером в «Запретном плоде». По телу его это быловидно, но сейчас я видела только раны. Менг Дье очень, очень близка была ктому, чтобы навсегда погасить ему свет. Когда я провела пальцами по порезу подгрудиной, он судорожно вздохнул – не знаю, от боли или от удовольствия.

Обычно я умела читать по лицу Реквиема, но сегодня это лицоничего не выдавало. Он смотрел на меня как на величайшее чудо света; это былона ступеньку выше – или ниже – любви. Поклонение – вот единственное для этогослово. У меня сердце сжималось от такого выражения на его лице. Совершенноничего не осталось в нем от Реквиема – Реквиема с его меланхоличными,красочными речами. Он свое имя заработал за поэтичность, но весьма угнетающегосвойства. А теперь в нем не осталось совершенно силы личности, ничего, кромеэтого всепоглощающего голода.

– Помоги мне Боже, – сказала я.

Жан-Клод подошел ко мне, к кровати.

– В чем дело, ma petite?

– Скажи, что он будет лучше, чем сейчас, – сказалая.

– Лучше – в каком смысле, ma petite?

– Посмотри на него.

Жан-Клод придвинулся, задев мой рукав рукавом своего халата,и стал смотреть на Реквиема вместе со мной.

Взгляд Реквиема на секунду метнулся на него, тут же вернулсяко мне, будто все остальное не имело значения. Но Жан-Клода он заметил, потомучто сказал:

– Неужто заставишь ты меня разделить своюблагосклонность с другим, Анита? Или я буду как небо, раскинувшееся меж жаромсолнца и холодным поцелуем луны? В том же блаженстве, что пришлось испытатьОгюстину?

– Ну, хотя бы он снова многословен и поэтичен, –заметила я. – Уже что-то.

– Он предложил себя одновременно тебе и Аните? –спросила Элинор, все так же свернувшаяся в кресле.

– Думаю, что да, – ответил Жан-Клод.

– Реквием не любит мужчин, – заметил из углаЛондон. Он, как всегда, занял самый темный, самый неосвещенный угол. Не толькоза черноту коротких кудрей и пристрастие к черной одежде прозвали его «ТемныйРыцарь». – Против этого он всегда сильнее всего сопротивлялся.

– Да, – подтвердила Элинор. – Он непреклоненбыл в том, что с мужчинами он не спит.

– Белль наказывала его за отказ обслуживатьмужчин. – Жан-Клод смотрел на Реквиема с грустью и сожалением.

– Тогда он не должен был бы предлагать намтакого, – сказала я.

– Да, не должен был.

Жан-Клод глянул на меня и на миг показал свои истинныечувства. Это было как укол в сердце. Боль, мука, что он сюда привез Реквиема,чтобы спасти его, а вышло так, что поработил его куда сильнее, чем это удалосьБелль.

Кровать шевельнулась, и моей спины сквозь халат коснуласьрука. Я повернулась, но знала, чья это рука – Реквием сел, несмотря на все раныв груди и в животе, чтобы до меня дотронуться. Я поискала в его лице что-нибудьзнакомое, и наконец спросила:

– Реквием, ты здесь?

Он коснулся моего лица.

– Я здесь.

В эти слова он вложил столько чувства, что они стали значитькуда больше, чем должны были.

Я отвела его руку от своего лица, придержала, чтобы он покачто меня не трогал, и посмотрела на Жан-Клода.

– Это ужасно. Как нам это исправить? Есть способпобыстрее, чем найти его истинную любовь?

– Почти так, как если бы она его зачаровала, –сказала Элинор. – Как если бы она была вампиром, а он – человеком.

– Ладно, давайте считать это вампирским ментальным фокусом.Как мне его убрать?

– Иногда мастер вампиров может разрушить такуюоколдованность, – сказала Элинор.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– Помоги ему.

Лондон вышел из угла почти на свет:

– Но это же не ardeur Аниты, а ardeur Жан-Клодадействует через ее посредство. Разве может он снять действие собственногоardeur'а?

– Не знаю, – сказала Элинор, оглядела комнату иобратилась в сторону дальней стены: – Истина, Нечестивец, вы всю эту дискуссиюпромолчали. Есть у вас предложения?

Два брата вышли к кровати, на свет. С первого взгляда они небыли настолько уж похожи. Оба высокие, широкоплечие, но в остальном –противоположные. Волосы у Нечестивца тонкие и очень светлые, длинные, обрамляютлицо – сплошь лепные скулы, ямочка на подбородке таких размеров, что никак я немогла решить, восхитительна она или раздражает. Глаза – чистого и ровногоголубого цвета, и не будь у меня для сравнения глаз Жан-Клода и Реквиема, я быназвала их потрясающими. Одет в современный сшитый на заказ костюм коричневых икремовых тонов, и выглядит чем-то средним между преподавателем колледжа из сновюной студентки и жиголо на ответственном посту в крупной компании. ТаковНечестивец.

Истина явно в своей одежде спал. Сляпана она была из кусковкожи, но не как модная клубная одежда, а скорее как вываренная шкура,заношенная до мягкости и гладкости. Штаны заткнуты в сапоги такие ободранные,что Жан-Клод предложил Истине их заменить, но тот отказался выбрасывать старые.Одежда годилась бы для любого века с тринадцатый по пятнадцатый. Прямыекаштановые волосы доходили до плеч, но висели прядями, будто давно тосковали порасческе. Бороды как таковой на нем не было, скорее щетина, будто он давнозабывал побриться. Но под этим безобразием костная структура была та же самая,тот же подбородок с ямочкой и те же голубые глаза. Глаза у Нечестивца всегдасветились слегка циничным весельем, а у Истины выглядели усталыми инастороженными, будто он каждую секунду ожидал от нас разочарования.

– Чего вы от нас хотите? – спросил Истина так,будто сразу был готов спорить.

Элинор развернулась, встала с кресла и подошла к Жан-Клоду сдругой стороны – не совсем туда, где стоял Лондон, но так, чтобы видеть братьевяснее.

– Вы были лишены мастера дольше любого другого мастеравампиров. Наверняка за все эти столетия какой-нибудь сильный мастер пыталсяподчинить себе великих воинов Истину и Нечестивца. Когда-нибудь бывали вызачарованы, как сейчас Реквием?