– Ты освободила Вилли Мак-Коя от Странника, когда онзавладел телом Вилли. Ты некромантией прогнала Странника прочь.

Вилли был одним из самых маломощных наших вампиров. Работалон менеджером в «Смеющемся трупе», нашем комеди-клаб. Странник – вампир изСовета. Он явился в город «лично», только он путешествовал, перепрыгивая изтела в тело. Мог использовать тело любого вампира, недостаточно сильного, чтобыему противостоять. Вилли он подчинил и попытался его использовать, чтобы ранитьменя. Я тогда, используя собственную кровь и свою связь с Вилли, нашла его втой темноте, куда запрятал его Странник, нашла и вызвала обратно в его тело.

Я осторожно, потому что с этим общением умов никак не моглаосвоиться, промыслила:

– Я случайно когда-то подняла Вилли из гроба в дневноевремя. У меня уже образовалась с ним связь, которой нет с Реквиемом.

Он мысленно шепнул мне:

– Ardeur дает тебе с ним связь, которой не было сВилли.

– Как же я буду использовать некромантию, чтобыосвободить его от ardeur'а, когда я рассчитываю на ardeur как на свою связь сним? Бессмыслица.

– Некоторый порочный круг имеется, ma petite, но что тытеряешь? – Он наконец заговорил вслух. – Посмотри на него.

Я как можно сильнее прижалась к Жан-Клоду, потом обернуласьи посмотрела на Реквиема. Он смотрел на нас, как умирающий от жажды в дюймах отпрохладной глади озера, будто между ним и водой – стекло. Наконец-то до менядошло кое-что.

– Он же не просто ardeur'а жаждет, ему кровь нужна. Онранен, и ему нужна кровь.

Жан-Клод успокаивающими движениями провел руками по моейспине.

– Oui, но ardeur пересиливает другую жажду.

– Я думала, это невозможно.

– Я это видел у Белль. Видел, как она отдавала ardeurвампирам, которые пренебрегали ради этого жаждой крови, пренебрегали до техпор, пока однажды ночью не оставались в гробах, не в силах из них выйти.

– Она это делала намеренно.

– Ей хотелось посмотреть, может ли ardeur сам по себе поддерживатьдругих вампиров. Ей хотелось путешествовать с нами по Европе, но взятие кровиоставляет следы и выдает нас. Ardeur следов не оставляет.

Я посмотрела на Реквиема:

– Физических следов.

– Oui, знаки есть, но ничего такого, что могли быраспознать власти. Ничего, что могло бы выдать ее план.

– Но у нее не вышло, – сказала я.

– Она умела делиться ardeur'ом с другими, и онипитались им. Она умела поддерживать саму себя с его помощью достаточно долго,как могу я, но если ardeur – не истинно твой дар, которым ты владеешь, тонадолго его не хватает.

– Странник… – начала я.

Он остановил меня поднесенной ко рту рукой и сказал у меня вголове:

– Тише, ma petite.

Я подумала:

– Ты сказал не говорить мысленно, потому что некоторыеиз других мастеров вампиров могут нас подслушать.

– Они все еще мертвы для мира, но в этой комнате насмогут услышать.

– Ты им не доверяешь?

– Я не хотел бы широко оповещать о том, что ты смоглазаставить что-то делать члена совета.

В этом был смысл. И я подумала медленно и тщательно:

– Странник брал у меня кровь, когда я вызвала Вилли. Яего вызвала кровью.

– Тогда накорми нашего Реквиема.

Эта идея не показалась мне удачной.

– Когда-то он брал у меня кровь. Что если наша проблемаотчасти связана с этим? Ашер считает, что любого вампира, бравшего мою кровь,влечет ко мне.

– Ты очень вкусна, ma petite.

– Дело не только в этом, тут еще что-то есть.

– Мы хотим, чтобы наши вампиры были к нам привязаны, mapetite, вот почему привязываем их клятвой на крови. Мы только не хотим доводитьих до такого уровня рабства.

Я была у него в голове достаточно близко, чтобы ощутить, чтоон в это верит. Ему не нравилось видеть околдованного Реквиема.

– Тебе это внушает почти такую же жуть, как мне.Почему? Ведь это же укрепляет нашу власть и силу?

– Может быть, но я не приглашал в наши земли Реквиемаили кого бы то ни было, чтобы поработить. Я предлагал кров, но не оковы.

– Огги сказал, что ты бываешь сентиментален себе вовред.

Он сказал вслух:

– Может быть. Но ты мне показала, что сентиментальность– это не всегда плохо.

Я посмотрела в это невероятно красивое лицо и ощутила, какрастет во мне любовь почти как физическая сила. Она заполнила меня, раздуваясьвверх, пока не заболело в груди, не перехватило горло и не стало жечь глаза.Послушать, так глупо, но я любила его. Любила его целиком, но более всего то,что любовь ко мне сделала его лучше. От его слов, чему я научила его насчетсентиментальности, мне захотелось плакать. Ричард каждый раз напоминал мне, чтоя холодна и кровожадна. Если бы это было так, я не могла бы научить Жан-Клодатому, что он сейчас сказал. Нельзя научить тому, чего не знает сам учитель.

Он поцеловал меня, поцеловал нежно, одна его рука скрылась уменя в волосах. Отодвинувшись, он прошептал:

– Никогда не думал, что увижу у тебя такой взгляд,такой взгляд, когда ты смотришь на меня.

– Я люблю тебя, – сказала я, касаясь его руки уменя на лице.

– Я знаю, но есть разные виды любви, ma petite,одинаково реальные, но… – Он улыбнулся. – Я думал, такую ласковуюнежность ты оставляешь для других.

– Каких других? – спросила я, не в силах оставитьэто без прояснения.

Он глянул на меня укоризненно, будто я знала ответ, и – да,наверное, знала. Ричард почти до отчаяния ревновал к Мике и Натэниелу, но впервыея сейчас поняла, что и Жан-Клод тоже ревнует. А ревность – это всегда больно. Имне стало жаль, что я дала ему повод сомневаться, как сильно я его люблю. Онникогда не стал бы держать меня за руку в родильном зале или пылесосить полы,но в пределах его образа жизни я могла просить его о чем угодно.

– Не хотел бы прерывать этот праздник любви, –сказал Лондон таким тоном, что ясно было: он как раз хотел бы прервать, и, бытьможет, грубо, – но не попытаться ли тебе освободить Реквиема? Или ты несобираешься этого делать, и все – пустые разговоры?

– Лондон! – произнесла Элинор, сумев вложить водно слово достаточно серьезное предостережение.

– У меня есть основания для такого цинизма, Элинор.Слишком много раз у слишком многих мастеров я напарывался на разочарование.

– Как все мы, – отозвался Нечестивец.