шевелящей губами в автобусе над маленьким псалтырем, я носила с собой Танах, куда бы я ни шла: я читала его в кафе в ожидании друзей, я читала его в отеле в Цфате, куда мы ездили в выходные со свекрами, и я читала его почти каждый вечер перед сном.

—  Что происходит, Элинор? Кончится тем, что ты будешь как Элишева.

Я игнорировала поддразнивание и продолжала читать. Мне нравился суровый танахический Бог: его страстный темперамент и поступки казались мне более убедительными и правдоподобными, чем у многих других известных мне вымышленных персонажей. Я понимала этого огненного Бога, и иногда мне казалось, что и он понимает меня.

В течение многих дней я цеплялась за свой Танах в синей обложке и, в конце концов, привычка к чтению взяла свое — я обнаружила, что могу читать и другие книги.

На площади Сиона, недалеко от того места, где я потеряла сознание перед госпитализацией моей сестры, на своем постоянном месте стоит жуткий старый нищий. Двадцать лет назад этот человек наводил ужас на моих сыновей прокуренным голосом, который, казалось, поднимался из глубины огромного резонаторного ящика, и они так боялись его, что всегда дергали меня за руку, требуя обойти площадь стороной. Думаю, он намеренно обрушивал на них свой ужасный голос, чтобы напугать их, это он продолжал делать и с другими прохожими все последующие годы.

Однажды утром, не так давно, я проходила мимо этого нищего, и вдруг он совсем тихим, совершенно нормальным голосом попросил у меня несколько шекелей. Я остановилась, чтобы удостовериться, что голос действительно исходил из его горла. Я уже настолько привыкла к страшному голосу, что он перестал меня пугать, но в то утро, когда я уронила ему в руку несколько монет — его «спасибо, мэм» прозвучало вполне естественно и нормально.

Бас был тот же, но теперь он исходил из обычного человеческого горла, а не из прокуренной звуковой коробки.

Что-то в действительности изменилось после исчезновения нелюдя. Земля уравновесилась или немного стабилизировалась. Воздух над землей посветлел. Изменение было очень тонким. Может быть, только нищие и безумцы могли это почувствовать, может быть, в них это главным образом и проявлялось. Но что-то реальное изменилось, произошел реальный сдвиг — это я сознаю трезвым, ясным сознанием.

Я не сумасшедшая и в этом вопросе не подвержена никаким заблуждениями преувеличениям: человек, от которого мы избавились, не был Гитлером, и с устранением Первого лица мир не очистился от всего зла. Мир не искуплен, это мне ясно, но не менее ясно, что он изменился.

Близкие мне люди, за исключением, пожалуй, Одеда, видимо, не чувствуют перемены, а если и чувствуют иногда облегчение, то не знают, чему его приписать, или недоумевают, от чего это происходит. Люди выходят на улицу, люди ходят и дышат более чистым воздухом — ну, и о чем это им говорит? Но это факт, осязаемый факт, что воздух стал легче.

Произошли маленькие, неуловимые изменения в поведении и форме вещей, и я сама, не наделенная научным умом, лишь изредка могу уловить их и указать на них.

Растения не только в нашем собственном саду, но и в общественных парках выглядят сильнее и здоровее, чем когда-либо. Соседская собака перестала выть и скулить по ночам. Наши сыновья уже выросли, но я полагаю, что сейчас меньше детей плачут без определенной причины.

Наверняка существует какое-нибудь статистическое исследование, показывающее, что астматики теперь испытывают меньше приступов, чем раньше, или что приступы менее тяжелы. Полагаю, я могла бы найти такое исследование в Интернете, но Интернет мне надоел.

И нет никакого желания проверять.

Вкратце: земля все еще кричит. Возможно, так будет всегда. Но теперь — в этом я не сомневаюсь, потому что у меня есть уши — она кричит меньше.

Глава 3

О, бесконечно сладкая суббота! Аромат спелых плодов смоковницы во внутреннем дворике. Золото солнца сквозь вату облаков проникает в увитую виноградом беседку. Недавно мы вернулись от родителей Одеда, и сейчас, отдыхая в плетеном кресле, он скручивает себе сигарету. В последнее время мой муж курит траву по вечерам и в будние дни тоже. Он делает это очень редко и, по его словам, сигарета нужна не для того, чтобы успокоиться, она выражает его внутреннее спокойствие.

Муж наливает мне бокал вина, я поднимаю его к солнцу, пока он проводит холодной бутылкой по моей руке. Раньше я иногда подумывала об удалении татуировки хирургическим путем, но со временем мои сомнения рассеялись, и сегодня мне ясно, что тигриная морда лучше, чем шрам.

Золотистое субботнее время простирается вокруг без каких-либо опознавательных знаков. Муэдзин взывает к верующим из Старого города, но он зовет других, не нас. Одед лениво водит бутылкой по моим соскам. Желание есть, оно ощутимо, но у нас полно времени.

*

Когда мы вернулись из пустыни, мы не были сексуально возбуждены, это ясно, и не было никакой тропы из сброшенной одежды от входной двери в гостиную. Подобное было бы немыслимо.

В первые дни мы просто относились друг к другу нежно, очень нежно, как будто выздоравливали от долгой болезни. Желание, когда оно было, тоже было осторожным, и только постепенно, движение за движением, шаг за шагом, оно становилось самостоятельным.

— Элишева передает привет от моего отца, — говорю я мужу, потому что у меня полно времени. — Она говорит, что если он будет чувствовать себя хорошо, то осенью он и его подружка приедут к ним в гости. Джемма хочет рисовать листопад.

Одед вопросительно поднимает брови, держа бутылку у меня на груди.

— Я попросила ее передать ему и наш привет. Что тут такого?

— Правильно, ничего такого. Я обожаю это платье. Оно новое?

Я пробую вино, и, прежде чем сомкнуться, мои глаза пытаются запечатлеть сцену: снимок сада, в котором я и мой муж.

Сфотографировав всё мысленным взором, я делаю еще несколько глотков вина и только потом медленно расстаюсь с мыслями и уступаю первенство телу. По мне постепенно растекается озаренная солнцем краснота, и, закрывая глаза, я вижу сквозь веки свет, играющий в нашем дворе и порождающий искрящиеся цветные пятна.

По переулку проезжает мотоцикл, оставляя за собой ощутимую тишину. Рядом со мной жужжит пчела, и под звук жужжания вибрирует пурпурное пятно на экране в рамке моих век. В доме звонит телефон, но мы не спешим встать, чтобы ответить. Это, наверное, Нимрод хочет предупредить отца, что вернет ему его новенький Паджеро позже.

Во время субботы есть