Она аккуратно положила кисть на кусок картона рядом сведром, сделала несколько шагов и уселась на ступеньку, ведущую на веранду.

- Вы правы, - негромко проговорила она, глядя куда-товдаль, то ли на дом с противоположной стороны дороги, то ли на птичку,спрятавшуюся в густой кроне дуба. - Но никто никогда не думал об этом так, каквы. Все говорят только о том, что случается с теми, кто приближается ко мне. Отом, как живу я и что происходит со мной, не думает и не говорит никто. Вы -первый. Знаете, меня никогда в жизни никто не пожалел. Ни разу.

- Почему? Рядом с вами не было тех, кто мог бы васпожалеть, посочувствовать вам?

- Никому в голову не приходило, что я нуждаюсь вжалости и сочувствии. Все думали, что я такая сильная, самостоятельная, никогдане жалуюсь, не плачу, не ною, значит, у меня все хорошо. А вы могли бы меняпожалеть?

- Я уже это сделал.

Я тоже оставил валик и присел на ступеньку рядом с Анной.Неожиданно она прислонилась ко мне и уткнулась лбом в мое плечо. Я осторожнообнял ее за плечи и начал тихонько покачивать, словно ребенка баюкал. Ееобнаженная рука была холодной, но в этот раз она не показалась мне ледяной.Просто прохладной. Так мы и сидели, обнявшись и молча покачиваясь, и я поймалсебя на том, что в этом объятии не было ни капли эротики, ни граммачувственности. Я перестал видеть в Анне желанную красавицу. Странно, но в тотмомент я чувствовал себя ее другом.

И тут же предательски зашевелились сомнения: а не слишком либлизко я подошел к Анне? Ведь злому року неизвестно, с какими намерениями, скакими мыслями я сейчас обнимаю ее. Вдруг он решит, что и я должен пастьжертвой необъяснимой трагической закономерности?

Я невольно отстранился и убрал руку.

- Ну что ж, будем продолжать? - в моем голосе было,видимо, слишком много наигранной веселости, и Анна все поняла.

Она поднялась и снова взялась за кисть. Я тоже вернулся ксвоему валику, но теперь наш разговор потек куда живее и касался он всегоподряд, на что натыкалась свободно гуляющая и ничем не ограниченная мысль.Начали мы с того, чем отличается любовь от жалости и что между ними общего, азакончили проблемой выращивания цветов и деревьев. Анна делилась собственнымопытом, я же рассказывал ей о садово-парковых дизайнах в разных странах мира, вкоторых побывал за много лет гастрольных поездок. Когда Анна закончила краситьбуфет, а я - стену, мы вдвоем принялись за перила и пол на веранде, непереставая болтать.

- Спасибо вам, вы так меня выручили! Вдвоем мыуправились гораздо быстрее, я как раз успею приготовить обед. Вы останетесь?

Мне показалось, что Анна говорит искренне и будет рада, еслия сейчас не уйду.

- С удовольствием, - я не кривил душой. - Моя помощьвам нужна?

- Не могу злоупотреблять ею, - она с улыбкой покачалаголовой. Знаете что? Вы сходите пока к Марии, отдохните, она будет рада васвидеть. А когда обед будет готов, я вас позову. Вообще-то...

Анна посмотрела на часы и задумалась.

- Ленч мы уже пропустили, а до обеда я, пожалуй, недотяну, очень уж голодна. А вы как?

- Умираю от голода, - весело признался я. - Какие будутпредложения?

- Тогда идите за Марией, пусть берет с собой все, что унее есть уже готового, и приходит сюда. А я сейчас быстренько посмотрю, чтоможно разогреть или подать холодным.

Меня поразило, с какой уверенностью Анна отдавала своиуказания. Она, похоже, ни минуты не сомневалась в том, что Мария приметприглашение и придет. Меня же начали одолевать сомнения: а вдруг Мария толькочто закончила ленч и не голодна? А вдруг у нее в разгаре процесс приготовленияблюд к вечернему обеду с гостями? А вдруг у нее просто нет настроения идти вгости к соседке? И я буду выглядеть совершенно по-дурацки.

Но мои опасения оказались зряшными. Старуха, выряженная врозовое кружевное длинное платье, перехваченное красным пояском, тут жеподхватилась, побежала на кухню и принялась составлять на огромный подностарелки с нарезанными кусками холодного мяса и какими-то салатами.

- Как кстати, - приговаривала она, открывая дверцышкафчиков и складывая в отдельный пакет сдобные булочки, печенье и кускивчерашнего пирога, которым потчевала меня накануне, - Эсперу я покормила, асама увлеклась фильмом по телевизору и решила подождать, пока он закончится. Афильм оказался длинным, две серии, но таким интересным, таким захватывающим,что я оторваться не могла. И кушать хочу, и фильм смотреть хочу, сижу иразрываюсь между своими желаниями. И только он закончился - тут и вы пришли!Надо мне купить новый телевизор и поставить его на кухне.

На половине Анны мы вынесли стол и стулья прямо в сад ввидувременной невозможности сидеть на веранде. Пикник удался на славу! Обе женщины- старая и молодая - вместе составили чудесную пару собеседников, дополняя иоттеняя друг друга. Не помню, когда я в последний раз столько смеялся.

И незамысловатая, наскоро разогретая вчерашняя еда казаласьмне необыкновенно вкусной и не идущей ни в какое сравнение с блюдами в самыхизысканных ресторанах. И воздух был таким свежим и ароматным, каким, казалось,не был ни накануне, ни когда-либо раньше. И выращенные Анной цветы были самымикрасивыми и яркими на свете. И две женщины, сидящие со мной за одним столом,были для меня в тот момент самыми любимыми, самыми умными и самыми красивыми.Самыми дорогими существами на земле. Кажется, я впал в эйфорию.

В какой-то момент я понял, что пора прощаться. Нет, мои дамыне поскучнели, не начали поглядывать на часы, не заговорили о делах. Просто явдруг понял, что пора. Что, если я пробуду здесь еще полчаса, все очарованиеразрушится и потускнеет. Откуда пришло это чувство - не знаю, но оно былоощутимым и настойчивым.

Я поднялся.

- Спасибо, милые дамы, за прекрасно проведенное время.

- И вам спасибо, - почти хором откликнулись они ирассмеялись.

Не понимая, что со мной происходит, я внезапно наклонился ипо очереди расцеловал обеих в щеки, Марию - в теплые, мягкие и морщинистые,Анну в упругие и прохладные.

Я удалялся прочь от знакомой калитки, не оглядываясь, ноточно зная, что они смотрят мне вслед.

* * *

Работа немного отвлекла меня, но, закончив эпизод, я сноваокунулся в холодную прорубь непонимания. Что мне делать? Как жить со всем тем,что обрушилось на меня?

Получалось, что доверять я могу только двум людям из всех,кто меня окружает. Но к одному из них я не обращусь за помощью, даже если мнебудет угрожать смерть. Остается всего один человек. Всего один... Если бы все,что происходило со мной, происходило в книге, я бы, конечно же, заставил герояразвернуть машину, не доезжая до дачи, и мчаться в город, к тому самомуединственному человеку, которому пока еще можно доверять. Но то в книге, гдегерой - человек действия, активный, энергичный и во всех смыслах положительный,а то в жизни, где действую всего лишь я, пассивный, замкнутый, не терпящийникаких разбирательств и выяснения отношений. Сладкая Карамелька, ЗолотойЧервонец, который хочет всем нравиться и не выносит плохого к себе отношения.Вот и допрыгался, Червонец, донравился, допрятался. То, что со мной произошло,произошло только потому, что я пытался быть Карамелькой и боялся быть тем, чтоя есть на самом деле.