- Как вас зовут? - спросил я слабым голосом.

- Елена.

- Спасибо вам за заботу, Елена, идите домой. Со мнойвсе в порядке.

- Неправда. Почему вы меня прогоняете? Вам нужнапомощь, это же очевидно.

- Вы врач?

- Нет, но...

- Тем более. Еще раз спасибо вам за заботу. Идите,пожалуйста, домой. Я хочу остаться один.

Она внимательно посмотрела на меня и внезапно кивнула.

- Хорошо. Если вам станет плохо - сразу же звоните, яприбегу. Не стесняйтесь.

Елена ушла, и, едва за ней закрылась дверь, я тут же поползв ванную, сорвал с себя грязную одежду, запаковал в полиэтиленовый мешок, чтобызапах не проникал наружу, и сунул в ящик для мусора. Выбросить, выбросить! Дажеесли это отстирать до стерильной чистоты, я все равно не смогу больше ни видетьэти тряпки, ни тем более их надевать.

Потом я долго, мучительно мылся, борясь с тошнотой иголовокружением. Потом рухнул в постель и зарыдал. Потом заснул.

Утром, посмотрев в зеркало, я понял, что дела мои неважные.Спустившись по лестнице на первый этаж, я укрепился в этом мнении. Болело все,даже то, что, кажется, вообще никогда не болит, потому что там нет нервныхокончаний. Болели даже волосы и ногти. Я попытался сделать завтрак, но послетого, как на приготовление чая потратил почти час, потому что от слабостивынужден был присаживаться и отдыхать каждую минуту, я все-таки решил позвонитьСтепановой дачнице. Как ее? Елена, кажется.

Она примчалась тут же, трех минут не прошло. В руках у неене было ничего из того, что я ожидал увидеть: ни коробки с лекарствами, ниаппарата для измерения давления, ни градусника. Интересно, как это онасобирается мне помогать? Полы мыть, что ли?

- У вас есть массажный стол? - спросила она. А, всепонятно, вы, мадам, массажистка и считаете, что все болезни можно излечиватьмассажем. Не пройдет, дорогая.

- Нет.

- А кушетка без спинки?

- Да зачем? - возмутился я. - Мне не нужен массаж. Мнеплохо, понимаете? У меня слабость, у меня кружится голова...

- Вас избили, - ровным голосом продолжила Елена. - Я жевижу. И я не собираюсь делать вам массаж. Вы меня позвали, чтобы я вам помогла.Вы этого хотите?

- Ну, хочу, - недовольно буркнул я, уже сожалея о своемопрометчивом шаге.

- Тогда давайте думать, как мне вас положить, чтобы уменя был доступ к вам хотя бы с двух сторон.

- И что вы будете со мной делать?

- Лечить, - коротко ответила она, оглядывая мебель вкомнатах первого этажа.

Наконец она нашла то, что ее устроило, и велела мне лечь.

- Раздеваться? - спросил я, внутренне готовый послатьее подальше, если она потребует обнажиться больше, чем я готов был.

- Не нужно. Просто ложитесь на спину.

Я лег и, как ни странно, расслабился и даже, кажется,задремал. Очнулся я только тогда, когда Елена попросила меня перевернуться наживот.

- А что вы делаете со мной? - задал я очередной умныйвопрос.

- Лечу.

- Как?

- Наложением рук.

- Так вы экстрасенс, что ли? - догадался я.

- Ни в коем случае. Это другая методика.

- И как, действует?

- Это вы мне должны сказать. По моим ощущениям -действует, а как по вашим - не знаю.

Я прислушался к себе. Тошноты больше не было. И голова сталаясной, мутный песок, забивший ее, рассеялся. Впрочем, это могло бытьрезультатом того, что я полежал и подремал. Наложение рук! Выдумает тоже.Шарлатанство одно.

Спустя два дня я уже не был так уверен в том, что этошарлатанство. Ужасающего вида синяки и кровоподтеки, которые я без удовольствиялицезрел в зеркале еще вчера, как-то уж очень быстро поблекли и съежились,отбитые места на теле перестали болеть после первого же сеанса, а послечетвертого я чувствовал себя бодрым и сильным. Только душа болела. Остро,невыносимо и тягостно.

Елена проводила по два сеанса в день, сказала, что так надо.Сразу после него прощалась и уходила, не пыталась задержаться, не просиланалить чайку и вообще ничем не обременяла меня. К концу второго дня я началиспытывать к ней нечто вроде симпатии, густо замешенной на благодарности. Ипотом, если "эта штука" (так я про себя называл метод лечения,применяемый Степановой дачницей) действует, то надо поподробнее расспроситьЕлену и использовать материал в очередной книге. Это могло бы стать неплохой"розочкой на торте".

Однако после четвертого сеанса, уже стоя в дверях, Еленасказала:

- Тело ваше мы более или менее привели в порядок. Нодуша у вас продолжает болеть. Вам нужно разобраться с тем, что с вами произошлов восемь лет. Это в вас до сих пор сидит и пустило такие глубокие корни, что выне можете нормально жить.

Я похолодел. Возникло странное чувство нереальности иодновременно совершенно реального пребывания в страшной сказке.

- А по-моему, я живу совершенно нормально, -искусственно бодрым голосом заявил я. - Вы меня полечили, за что я вамбесконечно благодарен, и теперь у меня все в полном порядке.

- Андрей Михайлович, - в ее интонациях появиласьнезнакомая мне доселе жесткость, - один из смертных грехов - это грех лжи. Не втом смысле, что вы обманываете других, это сколько угодно. А в том, что вы нехотите говорить правду самому себе. У вас не все в порядке, и живете вы ненормально. Перестаньте обманывать себя. Вы боитесь оказаться униженным иотвергнутым. Подумайте об этом. Если захотите, чтобы я вам помогла, - телефонвы знаете. Всего доброго.

Она ушла, а я еще долго сидел в холле на диванчике,ошалевший от услышанного. В восемь лет... Откуда она узнала? Тридцать шесть летпрошло, и я никогда никому не рассказывал об этом, но я и никогда об этом незабывал.

Весь следующий день я промаялся, пытаясь то работать, точто-то сделать на участке. И к вечеру не выдержал и позвонил Елене.

На этот раз она пришла не сразу, я прождал ее почти полчаса.

- Послушайте, - начал я с места в карьер, - я несобираюсь перед вами исповедоваться и изливать душу. Чего я боюсь - это моеличное дело, и делиться с вами я не намерен. Но я был бы вам очень признателен,если бы вы объяснили мне, как узнали про тот случай, когда мне было восемь лет.Меня интересует только это.

Я говорил, неотрывно глядя в ее лицо, произносил заранеезаготовленные слова и с каждой секундой все отчетливее понимал, что я сейчас ейвсе расскажу. Мне это нужно. И это не принесет мне никакого вреда, потому чтоона умна и поймет все Правильно, и не станет меня осуждать, упрекать,объяснять, что я был не прав. Она просто выслушает и поймет.