Вас не очень-то волнует судьба мышей в других клетках. Вы несадист, вы ничего не имеете против этих милых пушистых созданий, но важна длявас только одна клетка — та, которую вы завели самой последней. Вот к живущимтам зверькам вы действительно привязались.

А на остальных можно ставить опыты.

В той клетке, где все мышки сидели по углам, несколькоособей подружились и пытаются сбиться в крупную стайку? Непорядок! Эта контрольнаягруппа должна быть обособленной! Вы способны, конечно, прихлопнуть осмелевшихмышей или спустить их в унитаз. Но вы не жестоки. И тогда вы ставите в разныхуглах клетки уютные домики, кладете туда побольше сыра и рассаживаетемышек-нарушителей по одной в каждый домик — на коротенькую привязь. Можно дажеповязать мышкам красивые цветные бантики и усиленно кормить витаминами вкачестве компенсации за несвободу. Скорее всего они привыкнут и будут дажедовольны.

В другой клетке можно добавить в воду какой-нибудьхимический препарат. Вдруг мыши станут счастливы от доброй порции веселящего?Нет, не стали, вымерли. Жаль.

В третьей, где мышей приучили бегать в колесе по часовойстрелке, вы изолируете тех, кто упорно бежит против часовой. Опять же —маленькие домики, привязь и особо вкусный корм.

Со временем вы понимаете, что часть забот о контрольныхклетках можно переложить на самих мышей. Причем как раз на тех, кто могнарушить чистоту эксперимента и был посажен на привязь. Громким писком онипривлекут ваше внимание, если что-то произойдет. Жестоко искусают своих жесородичей, которые попытаются пойти их путем. (Когда я стал бегать противчасовой стрелки, то получил домик и порцию сыра! Вдруг, если кто-то еще сменитнаправление бега, ему отдадут мою пайку?)

И понемногу процесс налаживается! Зверьки в вашей любимойклетке чувствуют себя замечательно. Они избежали эпидемии чумы, как в клеткеномер восемь, где вы перестали убирать мусор; не передохли от цинги, какобитатели клетки двадцать пять, в качестве эксперимента переведенной на новыйкорм; не уничтожили друг друга ядерным оружием… Нет-нет, простите, какоеядерное оружие, мы ведь говорим о мышах!

Процесс налаживается.

Теперь вы уверены, что рано или поздно выведете популяциюсимпатичных и счастливых мышей.

Хотя бы в одной избранной клетке.

— Кем я должен был стать? — спросил я у Натальи.

— Ага, — сказала она. — Все-таки дошло… Не знаю, Кирилл. Нев моей компетенции. Я акушер-гинеколог, помнишь?

— Акушер-гинеколог не только принимает роды.

— Да, еще приходится делать аборты. Но почему кому-то надопомочь родиться, а кому-то наоборот — мне не сообщают. Сама жалею, знаешь ли… —Наталья огляделась, вздохнула. — У тебя тут было уютно. Сразу видно приличногочеловека… жаль. Жаль, Кирилл!

Она подняла руку — и провела ею вдоль стены.

Вначале по штукатурке зазмеилась тонкая трещина. Потомчто-то хрустнуло в толще стены, из трещины посыпалась рыжая кирпичная труха —будто там заворочался зубастый стальной червяк.

У меня кольнуло справа под ребрами. Коротко и остро. Больвспыхнула и тут же погасла.

Наталья прищурилась и взмахнула рукой, будто дирижируяневидимым оркестром.

Башню тряхнуло — словно сама земля под ней прогибалась, невыдержав гнета пяти миров. Казалось, каждый кирпичик в стенах подпрыгивает,пытаясь удержаться на своем месте.

Дыхание перехватило — и я рухнул на пол. С трудом устоял наколенях, опираясь руками о пол. Чистые желтые доски на глазах темнели,покрывались сетью царапин, корявились и вспучивались.

— Видишь, Кирилл, — наставительно произнесла Наталья, — невсегда удается умереть стоя.

Она разрушала башню! Надо мной она власти не имела, но этобыло не важно. Она могла уничтожить мою функцию.

А когда исчезнет моя функция — умру и я.

Я попытался встать. Мне это удалось — здание еще держалось,а значит, я все еще был функционалом. Я даже сделал несколько шагов к Наталье.Дотянуться… ударить… вцепиться в горло…

Женщина засмеялась и рубанула рукой воздух. За ее спинойбудто взорвалась винтовая лестница — взмыли в воздух и вспыхнули деревянныеперила, лопнули и с грохотом осыпались чугунные балясины, искривился, будто отжара оплыл, центральный столб.

Боль пронзила мне спину огненным стержнем, пылающимиручейками растеклась по ребрам. Я крутанулся, пытаясь убежать от терзающегоспину огня, и упал навзничь, прямо к ногам Натальи.

Она наклонилась надо мной, заглянула в глаза. Спросила:

— Как ты, Кирилл? Держишься?

Самое страшное, что в ее голосе не было жестокости,злорадства, садистского возбуждения, презрения. Напротив — сочувствие и лишьнемного любопытства. Вкалывая ничего не подозревающей мышке смертельный токсин,экспериментатор может искренне любить животных…

Главное — успокоиться. Прогнать из души липкий страх. Тот,кто паникует, уже проиграл.

Она сильнее. Она умеет и превращать людей в функционалов, илишать их функции. Но не все определяется силой. Группа юнцов с Иллан во главесумела пленить функционала Розу, поскольку та по природе своей — не боец. Ясумел победить полицейского, поскольку был ближе к своему центру силы — башне.

Сейчас я в самой башне. Разваливающейся, но еще стоящей.Здесь я исцелился после смертельного ранения. Это поможет? Нет… Что еще? Каждуюночь башня перестраивалась под мой вкус. Когда мне потребовалось, в башнелопнули трубы. Это поможет?

Да.

Если башня подчинится.

Я не знаю, какие силы заставляют башню преображаться.Кажется, она очень не любит делать это «при свидетелях». Но сейчас она гибнет.

— Ты напала… на таможенника, — выдавил я. — Ты тоженарушаешь… законы функционалов. Я могу… защищаться.

Кажется, эти слова Наталью позабавили.

— Пожалуйста. Защищайся.

Она хлопнула в ладоши — и в окнах с печальным звоном лопнулистекла. Подняла руку — будто ухватывая что-то невидимое мне. Потянула.

С потолка посыпались белые чешуйки краски. Прямо надо мной вплитах перекрытия проступил шов.

У меня потемнело в глазах. Череп будто сдавили стальнымобручем.

В тот же миг болтающаяся на проводе лампочка вспыхнулаослепительным светом, стеклянная колба разлетелась вдребезги — и проводзаструился вниз. Я понял, что происходит, лишь когда тонкие усики, междукоторыми белым дымком догорала вольфрамовая спираль, змеиным жалом впились вшею Натальи Ивановой.

Акушерка закричала, выгибаясь дугой. Провод все опускался иопускался, кольцами захлестывая ее горло. Дернулся вверх — и ноги Натальиоторвались от пола.