Любовь и дружба — это то, ради чего приходится терпетьизмены и предательство.

И все-таки быть преданным — это всегда тяжело.

Котя вздохнул и опустил глаза. Виновато пожал плечами. Сказал:

— Можешь попробовать… Откуда ты узнал, что я — куратор?

— Наталья сказала.

— Она не могла этого сказать. — Котя покачал головой. —Наталья не знала, что я — куратор. Вообще не подозревала, что я — функционал.

— Да. Она сказала только про куратора. Что он — это ты, японял сам. Слишком поздно, к сожалению. — Я не выдержал и повысил голос: — Небывает такого, чтобы в файлах сохранялось упоминание о функционалах! Не бывает!Полицейский, бывший историк, жаловался, что даже сейчас его письма никуда не доходят,что файлы стираются. Если цель в том, чтобы вырвать людей из их жизни, помешатьим сделать что-то важное, — никакие данные сохраняться не будут. Никакихследов! Исчезают фотографии, школьные табели, детские рисунки — и вдругисключение для твоего компьютера? Ха! Не смеши меня, Константин!

Котя покивал. Развел руками:

— Ну вот, так всегда. Хотелось как лучше… Мне и без тогобыло очень неприятно тебя отряжать в функционалы. Да еще посредством этой дуры!Фригидная, злобная неудачница. Я этих, с Аркана, сам не люблю, если тебя этоуспокоит!

— То есть ты сам — не оттуда?

— Нет, Кирилл! Все не так просто. Неужели ты подумал, что изАркана засылают десант из акушеров с начальником во главе — и начинаютпеределывать мир?

— Примерно так я и думал. — У меня уже зуб на зуб непопадал, и Котя это заметил. Вздохнул, расстегнул теплую куртку, протянул мне,оставшись в теплом свитере:

— Оденься!

— Нет, спасибо. — Я покачал головой.

— Да хоть на плечи набрось! Ты же теперь обычный человек,простынешь!

Дальше упираться я не стал — было слишком холодно. Куртка струдом, но застегнулась.

— Все несколько иначе, — продолжал Котя. — Сила, котораядается функционалу, — она не от него… не только от него самого. Она принадлежитеще и миру, в котором тот живет. К нам не могут прийти из Аркана и начатьпревращать людей в функционалов. Вначале им надо найти куратора. Того, ктонаучится всему сам, с их помощью, конечно. И будет… ну, скажем так,контролировать ситуацию в целом. Примет глобальное решение и ответственность запроисходящее.

— Так ты наш? — тупо спросил я.

— Наш! Нашее не бывает! — Котя засмеялся.

— Тебе сколько лет?

— Ну… побольше, чем выгляжу. — Котя отмахнулся. — Но ясчитаю, что молодость — она в душе. Верно?

— Котя. — У меня с трудом находились слова. — Но как? Зачем?Почему ты им позволяешь? За что нас так?

— Как так? — возмутился Котя. — Ты думаешь, у них,придурков, рай земной? Ага! Технологию они притормозили, идиоты… С каждого мирапо нитке, себе кафтан решили сшить… У них, к примеру, по всей Африке войныкипят. Почему? Потому что рабства не было, вот ведь как все сложно в миреустроено! Весь континент окружен, пытаются примирить все эти Великие Эфиопии,Солнечные Суданы и Счастливые Зулусии — не выходит ничего! Зато потоки беженцевповсюду. Нельзя учиться на чужих ошибках, Кирилл!

— Но они же учатся!

— Это им так кажется. А я считал и считать буду, что безпрогресса науки и техники цивилизация впадает в стагнацию и гибнет. Так что ядля нашей с тобой Земли выбрал путь ускоренного научно-технического развития.Да, я выбрал! Мне предлагали и другие варианты.

— Войны, — упрямо сказал я. — У нас тоже повсюду войны.Катастрофы.

— Неизбежное следствие прогресса, — отрезал Котя. — Всегдачем-то придется жертвовать. Или эпидемии целые страны выкашивают, или люди другдруга истребляют. Я сделал выбор за всю Землю, Кирилл. Это так. Но толькопотому, что достойной альтернативы не было.

Мой гнев прошел. Сдулся, как лопнувший воздушный шарик.Может быть, отчасти причиной было свойственное Коте обаяние. Но отчасти — егоуверенные объяснения.

— Не предлагаю верить мне на слово, — устало продолжил Котя.— С арканцами я договорюсь, со мной они спорить не станут. Или, на худой конец,сам проход открою. Я могу!

— И что?

— Съездим туда, — объяснил Котя. — Посмотришь, хорошо ли тамживется. И решишь, надо ли искать лучшей судьбы, чем у нашей Земли!

Он шагнул ко мне. Потянул за рукав.

— Отстань? — попросил я.

— Что ты дуешься, Кирилл? Не мог я тебе открыться! У менятоже есть кое-какие обязательства и принципы. Хочешь — по ушам мне надавай, почувствительным точкам! Давай, сопротивляться не стану!

— Настю убили.

— Откуда я знал? — воскликнул Котя. — Ну откуда мне это былознать? Я бы сам Наталье за такое голову открутил, не прикончи ты ее! Все ведьшло к тому, что вы пойдете на соглашение. Наталья должна была назначить вамнечто вроде домашнего ареста — и все! Вот знал я, знал, что сексуальнонеудовлетворенным бабам доверять нельзя! Мне жалко Настю, Кирилл! Но даже я немогу воскрешать мертвых.

— Тебе действительно ее жаль? — спросил я.

— Да. Очень жаль. Я не ангел. Я столько всего повидал — тыбы поседел и ночами от страха кричал. — Его глаза вдруг стали непривычножесткими. — Но когда гибнет красивая молодая девушка — я всегда оченьпереживаю.

— Мизантроп ты, Котя, — устало сказал я. — Хоть и куратор.

— Ну да. Проживешь две мировые войны и кучу революций — тожетаким станешь… Пошли, Кирилл! Уже и я замерз! Ну что ты ломаешься, будтовосьмиклассница перед гинекологом!

— И пошляк.

— После тысячи подружек ты тоже…

— Я — не ты. Я не функционал больше, мне такие подвиги несветят.

— Брось! — Котя уже тащил меня за собой. — Разберемся.Найдем тебе работу поинтереснее. Как насчет акушера, а? Никакого поводка!Только работать придется в другом мире, это правило такое… Но тебе же Кимгимнравится? А Орызалтан — знаешь какой дивный город? Это у них вместо Москвы… Ятам часто бываю.

У меня уже голова кружилась от всего, что случилось запоследний час. Хотелось напиться. Или лечь и уснуть. А лучше всего — напиться иуснуть.

Но когда Котя подвел меня к скромно стоящему на улице«ниссану», я все-таки удивился. Машина не слишком роскошная, но я был уверен,что Котя не умеет водить… с его-то близорукостью.

— Зачем ты очки носишь? — спросил я, садясь на переднеесиденье.