«Блейзер» был выше Пантелея на полголовы и шире на полплеча. Да какого же хера они ко мне вяжутся, подумал Пантелей, дети медныхотцов и свояки посланников? Что у меня общего с этими хозяевами жизни, с ихкрасными книжечками, «Мерседесами», пистонами? Со всеми их Парижами? У менясвой есть Париж, тот самый… every moment… у меня все свое, тем более сейчас,когда я и водку перестал с ними пить.

– Дяди, – сказала добрая старуха своейдевочке. – Видишь, Ваня, две дяди.

Девочка оказалась мальчиком Ванюшей.

– Слушай, что бы ты сделал, если бы вдруг разразиласькакая-нибудь дьявольская катастрофа? – спросил Пантелей «блейзера». –Вот прямо здесь, в этом переулке, мгновенно? Какое-нибудь наводнение, газовыйобстрел, безумный погром?

Он невероятно удивился своему вопросу, а «блейзер» ничуть.Немного помычав в задумчивости, он ответил:

– Схватил бы этого Ванюшку и попытался бы выбраться. Аты?

– Я тоже. Мальчонку под мышку и тягу, – волнуясь,сказал Пантелей.

– Чего же еще? – пробормотал «блейзер».

– Конечно, – сказал Пантелей. – Бабку ведь неутащишь, если газ летит по переулку.

– Бабку не утащишь, – согласился «блейзер». –Газ распространяется очень быстро. Даже пытаться нечего – бабку не утащишь.

– Вот именно, – кивнул Пантелей. – Надоуспеть утащить кого можно. Дитенка вот этого.

«Блейзер» вдруг вынул из кармана и надел на плешь клетчатыйразноцветный кепи. Получилось очень красиво и мило.

– А куда мы идем? – спросил Пантелей.

– В кабак, конечно! Надо развить идею!

– Он русский, этот твой кореш Фон Штейнбок?

– Из русских жидов, – просто ответил«блейзер». – Но вот такой парень!

«Это, должно быть, из тех самарских белых фонШтейнбоков», – подумал Пантелей.

вообразите, поздней весной 1917-го двое в жилетах и стяжелыми газетами на палках, словно в швейцарском кафе. Целлюлойдовыеворотнички, английские рубашки в мелкую полоску, шелковые черные спины,схваченные у талии резиночкой, поджарые зады, пышные усы и дымчатые бакенбарды,нежно-розовые плеши и выпуклые под пенсне, простые и прозрачные еврейскиеглаза.

Забыты тинктуры, дисперсии, всякие там аквы дистилляты иунгвентумы-квантум-сатис. Забыты мамзели, маркизеты и корневильские колокола.

– Послушай, Яша, наши дети больше не будут горбатыми!Европейский путь! Демократическая республика! Равенство наций!

– Эх, Натан, надо ехать!

– Послушай, Яша, мои дочери и твои сыновья больше небудут жертвами этой дикой азиатской ксенофобии!

– Эх, Натан, я не знаю, что такое ксенофобия, но ехатьнадо!

– Послушай, Яша, неужели ты русофоб?

– Эх, Натан, я коммерсант. Пока не поздно, надо ехать.

– Яша, я люблю эту страну! Нынешняя весна принесла мнерусское сознание. Впервые я понял, что я не «жид пархатый», а гражданинРеспублики Россия! Гордость за свою страну переполняет меня! Посмотришь,несмотря на вылазки инсургентов, мы придем к свободным выборам, и Учредительноесобрание скажет свое веское слово!

– Эх, Натан, ты дурак!

– А ты, Яша, неразвитый человек, торгаш, местечковыйпоц с ограниченным кругозором!

Споры переходили в угрожающие наскоки с полосканием газетамиблиз гордых носов ашкенази, позднее даже в подобие потасовок среди клумб, средианютиных глазок, левкоев и желтофиолей. Долгое демократическое летоприближалось к расцвету мальв, к пыльному угасанию.

Лето угасало среди нарастающей ярости пробудившегося народа.На веранде иногда появлялись тоненькие прапорщики в белых перчатках, Яшинысыновья Соля и Ноня.

– Вот тебе доказательство, мохнатый поц! Евреи –офицеры русской армии! Такое ты видел? Мальчики, скажите что-нибудь своемутемному папе!

Прапорщики, снисходительно улыбаясь, цитировали старикамречи своего молодого премьера.

– Мушигинер! Вы все мушигинер! Гои засрали вам уши!Надо ехать, мушигинер, ехать, ехать!

– Да как ехать и куда?

– Ах, вот это уже другой вопрос!

Мы спустимся пароходами до Баку, а оттуда уедем в Америку.Слушайте, слушайте вашего глупого отца, бедные дети! Да оставь ты их в покое, уних в головах одни только женские жопы! Значит, мы спустимся пароходами? Да,пароходами! До Баку? До Баку! И оттуда в Америку? Да, в Америку! Баку – большойморской порт, оттуда ходят пароходы в Америку! Ребята, вы слышите этогопархатого имбецила? Ваш отец настоящий мохнатый поц!

– В чем дело, сволочи? Почему вы смеетесь, сволочи?

– В самом деле, па? Какой нонсенс! Каспийское море –озеро!

– Добрый Гот! Каких сволочей я народил!

– Па, Революция дала нам золотые погоны не для того,чтобы драпать!

Споры все продолжались, гудели над Волгой, а погода всеухудшалась, ярость народа все накалялась, и небо над республикой стало похожена занавес трагикомического балаганчика – вот-вот откроется.

– Мои девочки уже совсем не чувствуют себя еврейками!

– Ехать надо, ехать! Поездом во Владивосток, к Великомуили Тихому океану!

– Еще одна такая весна, господа, и я откажусь отдворянской приставки!

– Через пролив Лаперуза и дальше, в санитарный городФранциско!

Семья уже упаковывала приставку «фон», обкладывала ее ватойдля пересылки в готические теснины Европы, где она и зародилась в средние века,подобно гомункулюсу, из ничего, из сплошной еврейской сырости, из подкупа ихитрого обмана.

Какая социальная несправедливость существовала в далекиевремена! Одни евреи получали имя Арш (Жопа), другие Раппопорт (Тряпичник), анаши предки, самые наглые и разбойные, отсыпали переписчикам серебра наприставку «фон», да и серебром одним, наверное, дело не обошлось – опоили переписчиковсливовым самогоном, а может быть, и запугали.

Пускай теперь презренная приставка отправится в затхлыйвюртембергский уголок Европы, за линию фронта, к Гогенцоллернам, а гражданеШтейнбоки вместе со всеми свободными народами будут рукоплескать Учредительномусобранию!