– Все ужинали в семь, а ей дали еду раньше, думаю, околополовины седьмого. Наверное, тут же и заснула, а сейчас скоро два часа дня.Почти пятнадцать часов прошло! Хотя, не знаю, может, она всегда так многодрыхнет!

Зайка с удивлением покосилась на девушку, а СерафимаИвановна вскрикнула:

– Немедленно зовите врача, такой глубокий, непрерывный сонможет свидетельствовать о поражении головного мозга. Она падала?

Марья Сергеевна беспомощно погладила внучку. Светлана пожалаплечами:

– Не знаю!

– Хорошая же вы мать, – не выдержала Зайка.

– Я не… – завела Света, но, получив от меня пинок,заткнулась.

Ольга вытащила телефон и вызвала «Скорую помощь».

Марья Сергеевна осторожно поправила подвернутую ручку иприкрыла девочку пледом.

Врач приехал быстро. Помахивая железным ящичком, он вошел вхолл, огляделся по сторонам и почему-то скривился. Потом процедил:

– Где больная?

Мы с Зайкой проводили его к Верочке. Доктор вошел внутрькомнаты и велел:

– Всем выйти, кроме матери.

– Но… – начала Зайка.

– Всем вон! – жестко приказал эскулап.

Мы оказались в коридоре. Марью Сергеевну внезапно затрясло.

– Уведи ее в гостиную и дай чаю с коньяком, – распорядиласья.

Ольга потащила несопротивляющуюся старушку по коридору. Тутдверь комнаты приоткрылась, и доктор спросил:

– Молоток есть?

Недоумевая, я сбегала в кладовку и притащила инструмент.Через минуту «гиппократ» потребовал:

– Теперь плоскозубцы и напильник, а еще лучше шило.

– Что вы делаете с несчастным ребенком? – завопила я, влетаяв комнату.

– Ничего, – спокойно ответил врач, – у чемодана замокзаклинило, не открывается.

Кое-как он все же справился с замком и принялся отламывать«носики» у ампул. Иголка ткнулась в худенькую попку, я невольно вздрогнула, ноВерочка даже не шевельнулась.

– Интересно, интересно, – бормотал педиатр, щупая пульс намаленькой, тощенькой ручке, – как будто бы здорова, а не реагирует. Ну надо же,прямо Спящая красавица, словно заколдованная.

И он снова принялся щелкать пальцем по ампуле.

– Не надо, – тихо сказала я, – кажется, я знаю, что с ней.

Помочь в этой странной перепалке мог только профессорМельниченко. И я, забыв переодеться, как была в грязных джинсах и мятомпуловере, помчалась на факультет психологии.

Андрей Николаевич читал лекцию, и я вынужденно просиделаоколо полутора часов на подоконнике в коридоре. Освободился он только вполовине шестого. Но, нужно отдать должное Мельниченко, ехать согласилсямгновенно, даже не спросив о сумме гонорара. Впрочем, возможно, думал, что язнаю, сколько он берет за визит.

По дороге, как могла, ввела профессора в курс дела. БровиАндрея Николаевича поползли вверх, но слушал он чрезвычайно внимательно, неперебивая, без оханий и возмущений.

Конец рабочего дня не лучшее время для поездок по центрустолицы. Кругом змеились отвратительные пробки, москвичи торопились по домам. ВЛожкино удалось добраться лишь около восьми.

Марья Сергеевна кинулась навстречу. Верочка по-прежнемуспала. Дышала девочка ровно, без всякого усилия и надрыва, но в себя неприходила.

Мельниченко оглядел пациентку и сказал:

– Большое поле работы. Но надо сначала покурить инастроиться на сеанс.

Процесс подготовки занял минут тридцать. В половине девятогопрофессор выставил всех за дверь и приступил к «расколдовыванию».

Домашние собрались в гостиной. Алиска пробормотала,откусывая сладкую булочку:

– Нет, хорошо, что у меня нет детей, от них одна докука.

– Глупости! – влезла Маня. – Дети – цветы жизни!

– На могиле своих родителей, – немедленно отпарировалаАлиска. – Спиногрызы.

– Ужасно эгоистично так рассуждать, – не сдавалась Машка. –Каждая женщина обязана испытать радость материнства, а тех, кто лишен этого,мне лично жаль.

Я так устала, что молча вытянулась на диване, не вмешиваясьв их перебранку. Откуда-то из-за спинки с сопением вылез Фредди и пристроилсявозле меня. От мартышки пахло каким-то знакомым ароматом – горьковатым итонким.

Алиска увидела, что я принюхиваюсь, и захохотала:

– Вылил на себя весь флакон «Коко Шанель».

– Где он его взял?

Балерина радостно сообщила:

– Залез к тебе в ванную и подушился от пуза.

Я только вздохнула. Пропажа пузырька любимых духов в светепоследних неприятностей выглядит сущей ерундой. И все же, ну когда они наконец,Алиска и обезьяна, уберутся от нас? Надоели до смерти! Да и Филя осточертел.

– Где колдун? – вяло поинтересовалась я, чувствуя, какпоследние силы покидают тело.

– Нечего издеваться, – взъерепенилась Алиса, – он поздноприедет.

«Небось на шабаш подался», – подумала я, уже засыпая.

– Даша, – раздалось над ухом, – Даша.

Я машинально села и уткнулась взглядом в лицо Мельниченко. Вкомнате горел только торшер, но даже в его неярком свете видно, как усталпрофессор.

– Который час? – спросила я, еще не совсем проснувшись.

– Три утра или ночи, смотря как вам нравится, – с улыбкойответил Андрей Николаевич.

– Что с ребенком?

– Спит.

Я огорченно воскликнула:

– Неужели ее невозможно разбудить?!

– Да нет, – успокоил профессор, – вы не поняли. Верочкапросыпалась, поужинала и сейчас отдыхает, я вывел ее из транса. Вот хочупопросить вас, разрешите где-нибудь до утра прикорнуть. Домой ехать далеко.

– К сожалению, не могу предоставить отдельную комнату, ноэтот диван в гостиной очень удобный, сейчас я постелю.

– Не надо никаких простыней, – пробормотал Мельниченко,плюхаясь на ложе, – вот только пледиком накроюсь. Уж извините за доставленноенеудобство.