– Николай хитрый, да я тоже не промах. Он, знаешь, чтоделает? Говорит: «Удаляюсь в келью на неделю, буду голодать и молиться». Ха, япервое время верила. На самом деле – спустится в подвал, запрется, потом черезсемь дней выходит. Пока его нет, Андрей верховодит, жуткий тип. Потомдогадалась – ход там есть тайный наружу. Ключик подобрала и в его отсутствиепоинтересовалась. Точно, есть. Так что, хочешь жить, бежим, да поторапливайся.Впрочем, нас не хватятся до его возвращения.

– Куда же ты пойдешь?

– Бабушка у меня есть, живет в Нагорье, никто про нее незнает, она спрячет.

Я разинула от удивления рот.

– Так ты Светлана Балабанова, внучка Марьи Сергеевны? Как жетак? Людмила говорила, будто тебя похоронили, карточки, где ты в гробу, старухепоказывала! Откуда снимок твоих похорон взялся?

– Боже! – схватилась за голову Света. – Вот дрянь, она однапро бабулю знала. Здесь такой обряд проходят все. Ложатся в домовину и ихотпевают, вроде как люди с суетным миром прощаются. Жутко на нервы действует. Потомклеймо в подмышку ставят – и все, назад возврата нет.

Я вздрогнула:

– Больно, наверно!

Света вздохнула:

– Да нет, никаких ощущений. Николай мастер по части всякихмикстур. Мне плошку поднесли, и я ничего не помнила, словно и впрямьскончалась. А с Шабановой мы учились вместе, она меня и привела в секту, тварьпоганая. Подевалась куда-то, раньше все с Николаем и Нинкой тусовалась, теперьглаз не кажет.

– Людмила умерла, покончила с собой!

– Господи! – ахнула девушка. – Бежим отсюда скорей!

– Погоди, – остановила я ее, – мне на самом-то деле нужнонайти маленькую девочку, совсем крошку, лет двух, Верочку. Она где-то тутспрятана.

– Знаю, – ответила Света, – это Надькина племянница, в избеспит, ее недавно из города Николай привез. Надька его будто бы попросила. Азачем тебе?

– Веди в детскую, – приказала я.

Мы снова шагнули во двор и вмиг добрались до «детской». Тотже стол, те же лавки и нары. Только на деревяшках подростки, страшно худые,просто скелеты, обтянутые кожей. Никто из них даже не пошевелился, когда явытащила из-под грязной тряпки спящую Верочку.

Головка девочки моталась на тоненькой шейке, безвольные рукисвисали и покачивались в такт моим шагам. Мы вернулись в теплую, уютную избуНиколая, и я стала разглядывать малышку.

Маленькое, буквально с кулачок, личико. Под закрытымиглазами синие, почти черные тени, скулы резко выделяются, жидкие волосырастрепаны, босые ножки покрыты коркой грязи, ручки, больше всего напоминающиеветочки, густо усеяны синяками.

– Ее, что, били? – в ужасе поинтересовалась я у Светы.

– А кто их знает, – равнодушно ответила девушка. – Взрослыене тронут, а подростки, может быть, я в детскую избу не хожу. Зачем тебедевчонка?

– Потом объясню, – отмахнулась я, сдергивая со стола большуюскатерть, – показывай тайный ход.

Света пошла в глубь избы, я за ней, держа на руках укутаннуюв импровизированное одеяло Верочку. Ребенок казался невесомым, наш английскиймопс Хуч куда тяжелей. И еще беспокоил странный, явно неестественный сондевочки. Ее вынули из кровати, вытащили на воздух, потом снова внесли в жаркуюизбу, тормошили, заворачивали… Любая другая малышка уже принялась бы оглашатьокрестности трубным воплем, но Вера спала, вернее, пребывала в забытьи.Маленький лобик покрывала испарина, ножки безвольно мотались в воздухе.

Мы миновали несколько комнат и оказались на большойпросторной кухне. Света отперла кладовку, отогнула край линолеума. Под нимобнаружился люк. Девушка с видимым усилием подняла тяжелую крышку. Внутри сразузажегся свет, и я увидела железную лестницу, ведущую вниз.

– Ступай следом, – велела провожатая и исчезла.

Прижимая к себе правой рукой Веру, я полезла следом.

Ход удалялся от лестницы длинным коридором. Света закрылалюк, но свет продолжал гореть. Кто-то вложил в создание лаза уйму денег.Глиняный пол отлично утрамбован, стены словно оштукатурены.

В конце тоннеля еще одна лестница. Девушка ловко взобраласьнаверх, открыла люк. Электрический свет моментально погас, но в круглоеотверстие полились жидковатые лучи весеннего солнца. Пока мы бегали туда-сюда,наступил рассвет.

Кряхтя, Света закрыла ход. Он был ловко замаскирован сверхукучей хвороста. Я пнула ногой ветки, ни одна даже не пошевелилась. Надо же,приклеены намертво.

– Где машина? – поинтересовалась девушка.

Я растерялась. А и правда, где?

– Не знаю, шли по лесу довольно долго…

– Наверно, вон на тот косогорчик выбрались, – указала Светана пригорок, где вчера мы с Ниной обозревали сверху деревню.

– Точно.

– Туда идем, тут всего две дороги и есть.

– Откуда знаешь?

Света рассмеялась.

– Ходила много раз. «Отец» смоется, а я по лесу гулятьотправляюсь, все бежать пыталась, только без машины никак. Я ведь почемурешилась к тебе обратиться. Беременная я, три месяца почти. Хочу аборт сделать,боюсь чудище родить. Вот и металась по округе – вдруг, думаю, кто проедет! Аникого! Тут на много километров никакого жилья, лишь брошенные деревни. Мненеделю идти, видишь, что с ногами.

И она задрала юбку. Я невольно отшатнулась, все лодыжкипокрыты гноящимися трофическими язвами.

– Что это?

Света пожала плечами:

– Хрен его знает. Сначала маленькая была, потом инфекцияпопала, гноиться стала. Трофическая язва – дело тонкое, это я как бывший медикговорю. Правда, на стоматолога выучилась, но кое-что из общего курса помню.

В этот момент за забором начали раздаваться мерные ударыколокола. От неожиданности я чуть не уронила ребенка.

– Не бойся, – пояснила бывшая сектантка, – подъем бьют, наработу пора.

– Нас не хватятся?

– Нет, да и некому. Николай с Ниной уехали, а остальным безразницы, думаю, и не заметили тебя. У них сейчас дел полно – скотину подоить,свиней покормить, кур выпустить, рассаду готовить. Натуральным хозяйствомживут.