Я пошла, пошатываясь, наверх. В этом доме гостем больше,гостем меньше – уже не имеет значения.

В спальне наконец стащила опротивевшие джинсы и грязныйпуловер. Сейчас помоюсь как следует, а то стала похожа на бомжа. Остроумныефранцузы называют лиц без определенного места жительства коротко и характерно –человек-сыр. Если вспомнить, какой неистребимый аромат источают рокфор,камамбер и бри, становится понятно это возвышенное сравнение. Ну, до рокфорамне еще далеко, а вот стадия камамбера явно налицо.

Я наклонилась над раковиной. Висевший на цепочке «волшебный»кулон звякнул о край. Надо же, совсем забыла! Как Филя его называл? Роро, момо,додо…

Камень мешал умываться, и я сняла цепочку. Еще вчера утромталисман был приятно розовым, руки так и тянулись погладить его. Сейчас передглазами оказался черный, неприятный на вид кусок с оплавленными краями.

Изумленно я вертела камень перед носом. Он горел? Отбросивстранную штуковину в мусорную корзинку, я подошла поближе к зеркалу и направилалампу на грудь. Так и есть. Там, где талисман соприкасался с кожей, виднелсяявный след ожога. Словно кто-то приложил пониже ключиц тлеющую сигарету.Внезапно вспомнилось неприятное жжение под пуловером, начавшееся тогда, когдаНиколай принялся расспрашивать о домашних. Оно отрезвило меня и не дало попастьцеликом под власть негодяя. А странный удар электрического тока, когдапереступала порог комнаты мерзавца. Он твердил мне в спину:

– Когда окажешься за дверью, забудешь все, останется лишьощущение радости, счастья. Запомни его и знай – без меня никогда более неиспытаешь подобных чувств.

После этих слов я шагнула к двери и едва не свалилась отболи. Но ведь ничего не забыла и никакого счастья не ощутила. Наоборот, помнюотчетливо, как пакостник выспрашивал про счета, дома и машины…

Внезапно зазвонил телефон. Недоумевая, кто это может быть втакой час, я проговорила:

– Алло.

В ответ – звенящая тишина.

– Говорите, не слышу!

И вновь ни звука, потом понеслись гудки. Наверно, ошиблисьномером и не захотели извиняться.

Я вытащила из мусора то, что осталось от талисмана. Умотказывается верить в подобное, но, похоже, камень непонятным образомраскалился и, прожигая кожу, спас меня от большой беды. Без него я спала бысейчас на нарах, и домашние никогда не узнали бы, куда подевалась мать.

Положив талисман в комнате на стол, я заползла под пуховоеодеяло и с наслаждением вытянула ноги. Ну и приключение! Хорошо хоть живаосталась. А камень? Да нет, просто совпадение: говорят, иногда предметысамовозгораются. Здесь скорей всего именно такой случай. Потому что, еслипризнаю факт колдовства и роль в последних событиях талисмана, то придетсяуверовать и в действие вонючей ямбы.

Я старалась заснуть, но уставшие ноги гудели и ломило спину.Проворочавшись в бесплодных попытках уютно забыться, я влезла в тапочки ипошлепала на кухню. Там висит аптечка, найду радедорм или валокордин, на худойконец. В доме царил ночной покой. Собаки мирно спали наверху, только верныйХучик, покачиваясь на кривоватых лапках, решил сопроводить меня вниз.

В коридоре первого этажа не горел свет. Обычно между кухнейи комнатой Катерины мерцает неяркая сорокаваттная лампочка. Мы стали зажигатьее после того, как один из гостей, пробираясь впотьмах на «пищеблок», ошибсядверью, влез к Кате и перепугал кухарку до смерти.

Я шла, осторожно держась за стенку. Темнота – глаз выколи. Вэтот момент раздался обиженный визг Хуча. Бедный мопс отчего-то взвыл. Мои пальцынащупали выключатель, и коридор озарился светом.

Прямо перед моим носом, на расстоянии вытянутой руки стоялаНина Сундукян. У ее ног заливалась плачем собачка. Очевидно, женщина наступилав темноте на несчастное животное.

– Что вы тут делаете? – отчего-то шепотом спросила я,оглядывая поэтессу.

Одета она более чем странно – черные брюки, свитер икакие-то непонятные трикотажные кроссовки. Приглядевшись, поняла, что поверхобуви нежданная гостья натянула шерстяные носки.

– Что вы тут делаете? – повторила я, пятясь задом.

– Тише, тише, – бормотала Нина, вытягивая руки, – не надонервничать, решила узнать, почему вы покинули деревню, волновалась, неслучилось ли чего!

В четыре утра?

– Пойдемте в комнаты, – приговаривала поэтесса.

– Слушайте, – взорвалась я, – да что, в конце концов,происходит? Покиньте немедленно мой дом! Да скажите вашему негодяю и мошенникуНиколаю, что не собираюсь принимать участие в оргиях и гипнотических сеансах!Пусть дурит кого угодно, но не меня. А теперь убирайтесь отсюда!

– Зря вы так, Даша, – прозвучал густой, обволакивающийголос.

Из кромешной темноты коридора в робкий круг света ночникавступил Николай. На руках мерзавец держал Верочку. Девочка спала, неудобнооткинув назад болтающуюся на тоненькой шейке головку.

На секунду я оторопела. Шабанов быстро взглянул на меня испросил:

– Чувствуете, как жарко сегодня?

По жилам моментально поползло коварное тепло. Понимая, чтосейчас провалюсь в сон, я изо всей мочи заорала дурниной:

– Караул, на помощь, спасите, воры!

В глазах Нины мелькнуло легкое удивление, но потом поэтессасказала:

– Она блефует, Коля, живет одна!

– Знаю, – отмахнулся Николай и вкрадчиво поинтересовался: –Ноги-то не держат?

Колени подломились, и я села на пол, силы покидали тело сневероятной быстротой. На последнем издыхании я завопила:

– Сюда, убивают!

Послышался топот, лай, к кухне спешили Снап и Банди. Увидавнесущихся собак, Николай немедленно выпустил Веру. Девочка упала на ковер иосталась лежать, сонно посапывая. «Отец» вытянул руки и резко приказал:

– Стоять!

Псы словно налетели на невидимую преграду. Секунду ониобалдело трясли головами, потом обвалились на задние ноги и жалобно заскулили.

– Стоять! – еще раз приказал Николай – Тубо, место.

Но на лестнице уже слышались возбужденные голоса. На первыйэтаж бежали домашние в разной степени раздетости. Зайка в черной кружевнойсорочке. Только вчера прибывший из больницы Кеша в халате. Алиска в элегантномнеглиже и Манюня в уютной фланелевой пижаме.