– А квартира? – глупо спросила я.

– Нам имущество не положено, – сообщила Катя и обвела рукойкомнату, – все общее: одежда, посуда. Да к чему вещи? Нагими приходим в этотмир, нагими и уходим. Коли лучше тебе, пошли поужинаем.

Я послушно поплелась за ней на другой конец деревни. Втрапезной та же картина: большая комната с длинным столом, на лавках вплотнуюсидят люди. Полная женщина подала мне миску и кружку. Пристроившись на углу, язаглянула в посуду. Примерно три столовые ложки разваренного гороха без масла икакая-то темноватая жидкость, резко пахнущая лекарством. Нет, лучше остатьсяголодной, чем пробовать «угощение», скорей всего в него тоже подливаюткакой-нибудь наркотик.

Недавно бесновавшиеся голыми сектанты благоговейно вкушалияства. Ну не может быть, чтобы никто из них не помнил об оргии!

Но лица присутствующих были благостными, женщиныцеломудренно прятались в длинных юбках и глухих кофтах, мужчины тихопереговаривались, детей не видно.

Во главе стола восседал Николай. Я оказалась на другом концеи аккуратно, исподтишка принялась изучать «святого отца». Красивое, открытое,благородное лицо. Высокий, одухотворенный лоб, огромные сияющие глаза. Узкаяладонь с длинными тонкими пальцами изящно держала деревянную ложку. Ничегозлобного, коварного или порочного в Учителе не заметно.

Сектанты начали потихоньку покидать столовую. Уходя, ониподходили к мошеннику и преклоняли колени. Николай возлагал им на головубледную руку и ласково, даже нежно, называя каждого по имени, говорил:

– Благословляю на сон, сестра Елена.

Или:

– Отдыхай от трудов, брат Владимир.

По правую руку от мошенника сидела Нина. Увидав меня, оначто-то шепнула мужчине. Тот поднял на меня глубокие, угольно-черные глаза ипроникновенно сказал:

– Дарья, подойди.

Вопреки своей воле я заулыбалась и приблизилась к Николаю.Он взял меня за руку и пропел:

– Хочу познакомиться с тобой, дочь моя.

Стоя прямо перед ним, я поняла, что испытывает кролик,оказавшись возле пасти удава. Из руки негодяя исходило ровное тепло, плавноперетекающее в мое тело.

Не отпуская меня, Николай повел в соседнее полутемноепомещение и, подтолкнув, резко велел:

– Садись.

Я покорно плюхнулась и неожиданно оказалась в глубокоммягком кресле. Уютные подушки обволакивали тело, нос унюхал странныйсладковатый запах. Бесконечное спокойствие овладело мной. Сначала руки, а потомследом все тело стало наполняться ощущением приятного тепла. Давно неиспытывала такого блаженства, все бегу куда-то, суечусь, дергаюсь, а как хорошопросто отдохнуть, поспать, успокоиться…

– Как тебя зовут? – донесся громовой голос.

Перед глазами моментально возник директор школы, где прошломое детство, грозный, строгий, но справедливый Семен Петрович. Разомпревратившись в маленькую, испуганную первоклашку, я пролепетала:

– Даша Васильева.

– Где живешь?

– Поселок Ложкино, собственный дом.

– Кто еще с тобой проживает.

Только-только язык собрался перечислять многочисленныхдомашних, как в груди ощутилось жжение, словно чья-то неведомая рука приложилачуть пониже ключицы раскаленный уголь. Наваждение спало, включился разум. Богмой, пытается меня загипнотизировать!

Чувствуя, как пылающий стержень поворачивается у самогосердца, я ответила:

– Одна-одинешенька в хоромах…

Допрос длился долго. Николая интересовало все, в особенностиматериальное положение. Он досконально выспрашивал о счете в банке,драгоценностях и сберкнижках. Несколько раз я снова проваливалась в теплоеболото, но моментально в левую грудь вонзалась тлеющая сигарета и ум начиналработать.

Наконец «сеанс» завершился. Николай, добродушно улыбаясь,велел:

– Вставай, Даша, но, когда окажешься у двери, забудешь все,останется лишь ощущение радости, счастья. Запомни его и знай, без меня никогдаболее не испытаешь ничего подобного.

Неведомая сила подтолкнула меня к выходу. Еле-елепереставляя ноги, добралась до порога, толкнула дверь и моментально получилаудар тока, кто-то подвел к ручке электричество.

Отдернув руку, я замерла в недоумении. Боль разливалась потелу.

– Что же ты, ступай, милая, – напутствовал «Учитель».

Я вывалилась в общий зал и столкнулась с Ниной.

– Как себя чувствуешь? – заботливо поинтересоваласьСундукян. – О чем с Отцом говорила?

Я посмотрела на ее безмятежное, спокойное лицо, ласковыеглаза и вдохновенно соврала:

– Не поверишь, ничего не помню, кроме огромной радости,прямо счастья!

– Вот видишь, – обрадовалась Нина, – на тебя спустиласьблагодать. Теперь так всегда будет при встрече с Отцом.

Пока мы, ежась от холода, шли в избу, Нина не переставаяпела осанну Николаю.

В уже знакомом помещении было почти темно. Слышалось мерноедыхание крепко спящих людей. Нинель подтолкнула меня к свободным нарам ишепотом велела:

– Ложись.

Я залезла на доски и начала раздеваться. Сундукян пошла квыходу.

– Эй, ты куда? – шепотом окликнула я ее.

– В другой избе сплю, тут места нет, – так же шепотомпояснила Нина и испарилась.

Стянув с себя одежду, я обнаружила в стене пару гвоздей иповесила на них брюки, кофту и куртку. Под тоненькой тряпкой, призваннойслужить простыней, не было никакого матраса. Вместо подушки предлагаласьнаволочка, судя по всему, набитая прошлогодней соломой, одеяло заменял кусокжесткого, негнущегося брезента.

Полежав пару минут, я затряслась от холода и поспешнооделась. Спать в такой обстановке невозможно, но окружающие как будто незамечают неудобств. Лунный свет, падая в окошко, освещал сектантов, забывшихсяв разных позах. Кое-кто из женщин даже скинул с себя «одеяло».

Допотопные ходики на стене размеренно постукивали маятником,стрелки спокойно отсчитывали минуты. Около половины третьего дверь в избутихо-тихо приотворилась. На пороге возникла темная фигура. Постояв у входа, онаподошла ко мне и прошептала:

– Иди во двор.

Я соскользнула с нар.