– Почему вы должны были бы знать? – спросил я.

– Я всегда все знаю. Я просто чувствую, что это мояобязанность. Кэйлеб проповедует правильные идеи и отправляет требы. Этообязанность священника, но я думаю, что обязанность его жены – знать, чтодумают и чувствуют люди, даже если жена ничего не может сделать. А я не имею нималейшего представления, чей ум оказался…

Она внезапно прервала свою речь, уклончиво добавив:

– К тому же это очень глупые письма.

– А вы… э-э… вы тоже что-то получили?

Я задал вопрос с известной долей робости, но миссисДан-Кэлтроп ответила совершенно естественным тоном, лишь ее глаза стали чутьшире:

– О да, два… нет, три. Я забыла, что именно в нихговорилось. Что-то очень глупое о Кэйлебе и школьной учительнице, так, кажется.Совершенная ерунда, потому что Кэйлеб не имеет склонности к флирту. Он никогдаэтим не занимался. Он вполне доволен церковной работой.

– Конечно, – сказал я. – О, конечно.

– Кэйлеб стал бы святым, – сказала миссисДан-Кэлтроп, – если бы не был слишком уж умным.

Я оказался не в состоянии подобрать ответ на подобнуюкритику, но это было и ни к чему, так как миссис Дан-Кэлтроп продолжалаговорить, непостижимым образом вновь перескочив от своего мужа к письмам:

– Существует ведь множество вещей, о которых могло быговориться в этих письмах, но этого нет. И это весьма странно.

– Я бы вряд ли сказал, что они страдают избыткомсдержанности, – бросил я резко.

– Да, но не похоже, чтобы автор знал что-нибудь.Что-нибудь реальное.

– Вы полагаете?

Прекрасные блуждающие глаза обнаружили меня.

– Да, конечно, ведь у всех нас есть множествопрегрешений, какие-то постыдные секреты. Почему этот сочинитель не используетих? – Она помолчала, а потом внезапно спросила: – Что говорилось в вашемписьме?

– Там утверждалось, что моя сестра мне не сестра.

– А она вам сестра?

Миссис Дан-Кэлтроп задала вопрос с непринужденным, дружескиминтересом.

– Конечно, Джоанна мне сестра.

Миссис Дан-Кэлтроп кивнула.

– Это как раз и подтверждает то, что я имела в виду.Осмелюсь сказать, существует другое…

Ее чистые, нелюбопытные глаза смотрели на меня задумчиво, ия внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Дан-Кэлтроп.

В жизни каждого есть нечто тайное, и каждый надеется, что обэтом никто никогда не узнает. Но я почувствовал, что миссис Дан-Кэлтропдействительно знает все.

И в этот раз я испытал истинное наслаждение, когда сердечныйголос Айми Гриффитс прогудел:

– Привет, Мод! Рада, что наконец-то вас встретила. Яхочу предложить изменить день распродажи рукоделий. Доброе утро, мистер Бартон.

Она продолжала:

– Я должна сейчас заскочить к бакалейщику, оставитьзаказ, потом я пойду в институт, вам это подходит?

– Да-да, это будет просто замечательно, – ответиламиссис Дан-Кэлтроп.

Айми Гриффитс вошла в лавку.

Миссис Дан-Кэлтроп сказала:

– Бедняжка!

Я был в недоумении. Неужели она жалеет Айми?

Она тем временем продолжила:

– Знаете, мистер Бартон, я действительно боюсь…

– Вы об этих письмах?

– Да, видите ли, в них есть намерение… в них должнобыть намерение… – Она замолчала, сбившись с мысли, прищурилась. Потомзаговорила медленно, словно решая загадку: – Слепая ненависть… да, слепаяненависть. Но даже слепой человек может попасть кинжалом в сердце, если емувыпадет шанс… И что случится тогда, мистер Бартон?

Мы узнали это еще до того, как закончился следующий день.

…Патридж, которая просто-таки наслаждалась разного родатрагедиями, в очень ранний утренний час вошла в комнату Джоанны и со всемиподробностями сообщила, что миссис Симмингтон накануне днем покончила жизньсамоубийством…

Джоанна, стряхнув остатки сна, села в постели, мгновенно иокончательно проснувшись.

– О Патридж, какой ужас!

– Действительно ужас, мисс. Безнравственно лишать себяжизни. Хотя тут, конечно, не без того, что ее довели до этого, бедняжку.

Джоанна поняла намек. Ее едва не затошнило.

– Нет… – Ее глаза задавали Патридж вопрос, иПатридж кивнула.

– Именно так, мисс. Одно из этих грязных писем.

– Как это отвратительно! – сказала Джоанна. –До жути отвратительно! И все-таки я не понимаю, почему она должна убивать себяиз-за подобного письма.

– Если только написанное в нем не было правдой, мисс.

– А что в нем было?

Но этого Патридж не могла или не хотела сказать. Джоаннавошла ко мне, бледная и потрясенная. Все это казалось тем более страшным, чтомистер Симмингтон был не тем человеком, с которым хоть как-то можно связатьпредставление о трагедии.

Джоанна высказала мысль, что мы должны предложить Меганпереехать к нам на день-два. Элси Холланд, сказала Джоанна, может быть, ихороша для детей, но это такая особа, которая почти наверняка доведет Меган досумасшествия.

Я согласился. Я представил Элси Холланд, произносящуюпошлость за пошлостью и предлагающую бесчисленные чашки чая. Доброе создание,но совсем не то, что нужно Меган.

Мы поехали к Симмингтонам после завтрака. Мы оба немножконервничали. Наш приход мог выглядеть как явное и отвратительное любопытство. Ксчастью, мы встретили Оуэна Гриффитса, возвращавшегося от Симмингтонов. Онприветствовал меня вполне сердечно, и его обеспокоенное лицо прояснилось.

– О, привет, Бартон, рад вас видеть. Я боялся, что этопроизойдет рано или поздно. И вот это случилось. Проклятое дело!

– Доброе утро, доктор Гриффитс, – сказала Джоаннатем голосом, каким она обычно говорила с нашими глухими тетушками.

Гриффитс подскочил от испуга и покраснел.

– О… о, доброе утро, мисс Бартон.

– Я подумала, – пояснила Джоанна, – что,может быть, вы меня не заметили.

Оуэн Гриффитс покраснел еще гуще. Его охватило отчаянноесмущение.

– Я… извините… я сосредоточился… нет, это не так.

Джоанна безжалостно продолжила: