– Удачи тебе, – сказал я и вышел в коридор.

Маршрут к шлюзу я вроде бы помнил, ведь только что мы сдоктором Антоном шли оттуда. Ну, я понимаю, что не совсем «только что». Но яведь не помнил все эти дни полета… интересно, сколько же мы летели?

Впрочем, в шлюз я пока не хотел. Обманывать капитана иэкипаж я вовсе не собирался. Мне надо было найти кого-нибудь – и я нашел.Наткнулся прямо на старпома, идущего к шлюзу. Тот внимательно осмотрел меня,задержал взгляд на чемоданчике и сказал:

– Понятно. В шлюз?

– Нет, я хочу найти капитана. И расторгнуть контракт. Я ведьимею на это право? – спросил я.

Старпом кивнул:

– Идем…

Но привел он меня не к капитану, а в какое-то нежилоепомещение. Уселся перед экраном, включил компьютер. Скомандовал:

– Данные по контракту расчетного модуля Тиккирея.

На экране появился мой контракт.

– Ты вправе прервать контракт и сойти на любой планете, –сказал старпом. – Это – закон. Мы обязаны выплатить тебе заработанную за данныйполет сумму. Это… – он наклонился к экрану, – это тысяча тридцать восемькредитов.

Ого!

Я молчал.

– Разумеется, питание и работа систем твоегожизнеобеспечения оплачиваются отдельно, поскольку ты прерываешь контракт доистечения срока… – сухо добавил старпом. – Так что… отними шестьсот четырекредита.

– Так много? – удивился я.

– Так много. Потому что твое питание и твою кроватьтребуется волочить в пространстве вместе с тобой. И даже по минимальнымвнутренним расценкам флота это составляет изрядную сумму. Будешь спорить?

– Нет, – сказал я. Все было честно.

– Остается четыреста тридцать четыре кредита, – сказалстарпом. – Теперь – страховка.

– Да не надо, – попросил я. Что-то непорядочное было в том,что я воспользовался «Клязьмой» как транспортным средством да еще и тяну с нихнемалые деньги.

– К сожалению, надо, – сказал старпом. – Ты застрахован натриста пятьдесят тысяч кредитов. Как положено. Страховой взнос составил стосемнадцать тысяч. Теперь, как ты понимаешь, страховка прервана. Страховой взносназад не возвращается. Сто семнадцать тысяч минус четыреста тридцать четырекредита…

Он развернулся в кресле и посмотрел на меня.

Я понял. У меня все внутри захолодело.

– Если ты прерываешь контракт, Тиккирей, то вначале придетсяурегулировать финансовый вопрос. Думаю, шестьдесят – семьдесят рейсов позволятэто сделать. Наверное, года через два ты сможешь покинуть корабль.

– Это есть в контракте? – тихо спросил я.

– Конечно. Показать?

– Не надо. Я помню… я не думал, что страховка такая дорогая…

Старпом упер руки в колени, наклонился вперед и зло сказал:

– Тиккирей, ты думаешь, что только тебе, такому умному,пришла в голову идея – наняться на корабль и сойти на первой же попавшейсяпланете? Да если бы наш корабль летел в рай, а сделал остановку в аду, и тонашелся бы желающий смыться! Именно поэтому, Тиккирей, сумма страхового полисастоль велика. Чтобы экипажу не приходилось дергаться, выискивая мозги в каждомкосмопорте. Нанялся – работай! Мы ведь предупреждали тебя?

Я даже не заметил, что стал плакать.

– Ну, что ты выбираешь? Прервать контракт и получить правоуйти через два года нищим или отработать пять лет и заработать свою третьмиллиона?

Он был зол, чертовски зол на меня, самодовольного дурачка,который мешает ему сойти с корабля, развлечься, потратить в баре свои честнозаработанные деньги.

Но я же смотрел контракт! Там кое-что было запутано, пронекоторые вещи сказано мельком, но…

Сев на пол, я уткнулся лицом в колени. Два года – это конец.Я столько не выдержу. Уж пять лет – точно. Я не стану идиотом, но мне все будетбезразлично. Кормят, поят, позволяют гадить под себя… и хорошо…

– Мы предупреждали тебя или нет? – рявкнул старпом.

– Предупреждали… – прошептал я.

Он сгреб меня с пола, усадил себе на колени, разжал рот иткнул в зубы горлышко металлической фляжки:

– Пей! Истерику тут устраиваешь, словно визгливая баба…

Я глотнул обжигающую жидкость. Закашлялся.

– Это коньяк, – объяснил старпом. – И что ты собиралсяделать на этой планете, Тиккирей?

– Жить… – прошептал я.

– Жить? Как?

– У меня же есть имперское гражданство…

– Что с того? Ты думаешь, легко человеку выжить в незнакомоммире? Тем более – подростку? Тем более – без денег? Получил бы ты свои жалкиечетыре сотни, и что с того? Это на вашей планете сто кредиток – деньги. Внормальном развитом мире ты и неделю на них не протянешь!

Он резко толкнул меня:

– Вон та дверь… умойся.

И, повернувшись к экрану, зло процедил:

– Служебный доступ. Аннулировать контракт расчетного модуляТиккирея. Оформление страховки не производить.

Я смотрел на него, размазывая слезы.

– Не оформляли мы на тебя страховой полис. – Старпом сиделко мне спиной, и только побагровевший коротко стриженный затылок выражал егоэмоции. – Понятно было, для чего ты нанялся. Только Антон на тебя ставил, былуверен, что ты отработаешь пять лет и сохранишь волю…

– Значит, вы нарушили закон! – воскликнул я.

– Тебе-то какое дело? Что ты стоишь? Умывайся и уходи!

– Куда?

– Куда? – Вот теперь старпом по-настоящему заорал: – А кудаты хотел? На планету! Новый Кувейт, имперская колония, стандартныйзаконодательный ряд, ускоренная процедура получения вида на жительство, уровенькомфортности среды – сто четыре процента! Мы тебя отключили только через дваскачка, и знаешь почему? Потому что были уверены: ты хочешь сойти на первой жепланете! Даже не узнав, что это за планета! А там, куда мы отвозим руду, клоакапохуже вашей каторги!

– Почему каторги?.. – прошептал я.

– Потому что Карьер развивался как каторжная планета.Обитатели куполов – потомки охранников. Умойся и проваливай!

Я умылся. Я долго плескал в лицо холодной водой, стараясь нерастирать покрасневшие глаза. Вытерся и вышел. Старпом сидел за экраном и игралв шахматы. Очень быстро, через шунт, фигуры так и прыгали по экрану.

– Вот твои деньги, – сказал он. – Четыреста тридцать четырекредита.