И оттого, что я собирался их всех обмануть.

Провожать меня поехал только Глеб. Прогулял школу и поехал.

Он почти до конца мне не верил. Хотя увидел и пустуюквартиру, откуда унесли муниципальную мебель, а то, что принадлежало родителям– в маленьком контейнере складировали в подвале.

– Ты псих, – сказал Глеб, когда автобус подъезжал ккосмопорту. Он начал верить. – Будешь дебилом. Ты что, старых модулей не видел?

– Они вовремя не вышли, – сказал я. Чемоданчик с вещами ядержал на коленях. Как я узнал из контракта, у меня было право на двенадцатькилограммов вещей.

– И ты не выйдешь. За пять лет мозги спекаются. – Глеб вдругоблизнул губы и сказал: – У меня билет имперской лотереи, ты знаешь?

Я знал. У Глеба был один шанс из двадцати выигратьбесплатное обучение на любую специальность. Он собирался стать пилотом, конечноже.

– Хочешь, я его тебе отдам?

– Тебя родители убьют, – ответил я.

– Нет. Не убьют. Я уже поговорил с ними. Я могу переписатьбилет на тебя. Хочешь?

Билет имперской лотереи – это здорово. Я о нем и не мечтал…зато нейрошунт у меня «Креатив», а у Глеба – только «Нейрон».

– Спасибо, Глеб. Не надо.

Он растерянно заморгал жиденькими белыми ресницами. Глебочень светловолосый и бледный. Это не мутация, это наследственность.

– Тиккирей, я честно…

– Глеб, я вечером буду в космосе.

– Это будешь не ты, – прошептал Глеб.

Когда автобус остановился у гостиницы, он вяло протянул мнеруку. Я ее пожал и спросил:

– Зайдешь?

Глеб покачал головой, и я не стал спорить. Долгие проводы –лишние слезы.

Меня ждал космос.

Я не знал, где живет старпом и остальной экипаж корабля.Поэтому пошел в номер к доктору.

Дверь снова была не заперта, и дверь в ванную распахнута.Антон стоял у зеркала, в одних трусах, и брился древней механической бритвой.Будто нельзя заморозить все волосяные фолликулы раз и навсегда.

– Ага, – сказал он, не оборачиваясь. Я видел только отражениеего глаз в зеркале, но мне показалось, что их выражение изменилось. – Ясно.Номер семьдесят три. Там капитан.

– Кто пришел? – раздался голос из комнаты. Тонкий, девичий.

– Это не к нам, – отозвался Антон. Но из комнаты выглянуласмуглая девушка – одна из тех, что вчера смеялась. При виде меня она вначалеулыбнулась, а потом помрачнела. Наверное, она была совсем голая, потому чтозамоталась в простыню.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Какой ты дурачок, – сказала девушка. – Господи, ну откудаберутся…

– Замолкни, груз! – процедил я. Получилось. Почти как устарпома. Девушка замолчала, часто моргая. Антон на миг прекратил бриться,потом бритва продолжила движения. Вверх-вниз.

А я повернулся и пошел в семьдесят третий номер.

Капитан был младше и старпома, и доктора. Наверное, онокончил какую-то очень известную космошколу, если ему доверили командоватькораблем. Крепкий, красивый, в парадной белой форме.

– Тиккирей, – утвердительно сказал он, когда я вошел.Почему-то я понял, что он видел запись моего вчерашнего обследования, и мнестало стыдно. Перед Антоном или старпомом не было стыдно. А перед настоящимкапитаном, который, даже сидя один в номере, оставался в парадной одежде, –стыдно.

– Да, капитан.

– Значит, не передумал?

– Да, капитан.

– С контрактом ознакомился?

– Да, капитан.

Контракт я читал до трех часов ночи. Он и впрямь былстандартным, но я все проверил.

– Тиккирей, может быть, ты думаешь нас обмануть? –предположил капитан. – Сделать два-три рейса, выбрать планету посимпатичнее итам сойти?

– Разве я имею на это право? – очень натурально удивился я.

– Имеешь, конечно, только что это тебе даст? – Несколькосекунд капитан пристально смотрел на меня. – Ладно, не будем тянуть.

Он сел за стол, быстро проглядел мои бумаги, проверилподлинность печатей ручным сканером, подписал контракт и вернул мне одинэкземпляр. Протянул руку:

– Поздравляю вас, Тиккирей. Отныне вы член расчетной группыкосмического корабля «Клязьма».

Мне не понравилось то, что он назвал меня не членом экипажа,а членом расчетной группы. А еще больше не понравилась фраза «Только что этотебе даст?». Но я улыбнулся и пожал ему руку.

– Вот тебе подъемные. – Капитан достал из кармана несколькобанкнот. – Они не оговорены в контракте, но это добрая традиция – к первомустарту. Только постарайся не…

На секунду капитан замолчал, потом засмеялся:

– Да нет, ты не напьешься, я думаю.

– Не напьюсь, – пообещал я. Вчера, после водки, менястошнило в автобусе. А может быть, это случилось еще и из-за проверки моейработоспособности…

– Сбор в пять часов внизу, в вестибюле, – сказал капитан. –Да, и… Это опять же не оговорено, но если тебя там не окажется, я не стануподавать в суд. Просто порву контракт.

– Я буду.

– Хорошо, Тиккирей.

Я понял, что разговор окончен, и вышел из номера. Внизу, вбаре, было так же немноголюдно и бармен был прежний. Он улыбнулся мне, а яподошел и положил одну банкноту на стойку.

– Это за вчера. И… у вас есть молочные коктейли?

– Конечно, есть. – Бармен выдал мне сдачу. – Приняли?

– Приняли. У меня оказались очень хорошие показатели.Правда.

– Здорово. Только ты вовремя завяжи с этой работой, ладно? Счем тебе коктейль?

– С апельсином, – сказал я наугад.

Бармен поморщился, наклонился ко мне. Заговорщицкипрошептал:

– Скажу по секрету, самые вкусные молочные коктейли – этосамые простые. Например – с шоколадом и щепоткой ванили.

– Давай, – так же шепотом ответил я.

Это и впрямь было вкусно. Я так и просидел в баре до пятичасов, оставив чемодан за стойкой у бармена, чтобы не следить за ним. Пару разсбегал в туалет, чтобы не повторилось вчерашнего конфуза. Хотя, наверное, накорабле все это как-то продумано.

Последний коктейль я допил впопыхах, поглядывая на часы.Пожал руку бармену и выскочил в вестибюль.