— Я тоже так думаю, но совсем исключить… А почему до 5?Даже если это мужчина, их было 12.

— Бывшие работники не в счет. Они не имели допуска винститут до сегодняшнего дня. Первое убийство произошло в понедельник, помните?

— Помню. — Он был расстроен, как же, сам до этогоне додумался.

Тем временем мы подкатили к подъезду моего дома. Водительзаглушил мотор, обернулся.

— Здесь?

— Да, спасибо. — На прощание я спросила уГеркулесова. — Значит, мы должны вычислить, кто из пятерых моих коллегявляется маньяком?

Он кивнул. Я вышла.

На том день и кончился.

С тех пор, как я начала мимоходом находить потрошеные трупы,я стала самой популярной личностью в институте. Сразу я всем понадобилась, всезахотели со мной дружить, каждая любопытная варвара теперь за счастье быпосчитала общение со мной. Еще меня зауважали, это уже за мою осведомленность оходе расследования. Даже мои товарки теперь не смели учить меня жизни и тыкатьносом в огрызки, оставленные мною на клавиатуре компьютера. Мне бы радоваться,но обстановочка к радости не располагала.

В нашей комнате на протяжении всего утра стояла унылаятишина. Мерно тикали часы, стучали друг о дружку Марьины спицы, за окномприглушенно грохотали трамваи. Никогда еще в нашей шумной обители не было такпо-похоронному тихо. Обычно в ней стоял невообразимый гвалт и постояннослышался смех. Главным шумопроизводителем была Маруся, которая если ужговорила, то так, что слышали люди за стенкой, если хохотала, то до колик, а ужесли кричала, то дребезжали стекла и закладывало уши, словно в нашей комнатевзлетел реактивный самолет. Княжна, опять же, отправляла нас на галеры оченьэкспрессивно, а Маринка, когда я ее выводила из себя, (делала я это по 5 раз надню) громыхала ящиками и хлопала дверьми так сильно, что на стене качались моипоблекшие акварели.

Да и сама я человек довольно смешливый, шумный, а иногда инесносно шумный. Помню, в детстве мне за это сильно доставалось от мамы. Она,видите ли, родила дочь, чтобы ей гордится, а с такой девочкой (и она стучалапальцем по моему лбу) можно со стыда сгореть. То она орет, как резанная, науроке физкультуры, то свистит на чтении, а что она творит, когда возвращаетсядомой… После этих слов мама обычно замолкала, потому что ничего особенноотвратительного я дома не делала, так, побью какую-нибудь посуду, сломаютабуретку, поиздеваюсь над котом. Но ничего из ряда вон выходящего.

Правда один раз я сильно подмочила свою репутацию, побив намаминых глазах соседа по парте. Мальчиком он был жутко противным, глупым излым, за это я ему и врезала по дороге из школы, но как на грех, в это времяродительница моя стояла у окна и наблюдала, как ее милое чадо возвращаетсядомой.

Матушка умильно следила, как я бегу по дорожке, помахиваяпортфелем, как весело подпрыгивают мои косички, как мило (ей показалось, чтомило) я беседую с одноклассником… И вдруг как развернусь и как вмажу емупортфелем по хребту, а потом еще раз. Третий удар я нанести не успела, мама,вылетевшая из подъезда, как вездесущий Бэтмен, уволокла меня, отбивающуюся иноровящую хотя бы лягнуть противника, в дом.

Разве такое поведение достойно воспитанной девочки? —вопрошала мама, втащив меня, уже спокойную, в квартиру. Я честно отвечала, чтоесли и не достойно, то приемлемо. Где это написано, что девочка, хоть бы даже иотличница, должна быть тихой, как мышка, и бессловесной, как арабскаяналожница.

После этого мы постоянно спорили на эту тему, но споры такни к чему не привели: маму мои аргументы не делали лояльнее, а меня — еенаставления покладистее. Так мы провоевали до 10 класса. А в 10-ом, когда яединственная из 30-ти учеников принесла «неуд» по поведению, мама от меняотстала, и прекратила ходить на родительские собрания, дабы не сгореть от стыдапрямо за партой. С тех пор мы стали жить без войн. Чем очень порадовалибабушку.

Но вернемся непосредственно к повествованию, а именно кунылому утру четверга, когда мы сидели в своей комнате и даром убивали время.Вернее, убивали его мои подружки, я же напрягала свои извилины, да такнастойчиво, что мне даже показалось, будто моя черепная коробка началапотрескивать и искриться от напряжения. И довел меня до такого умственногонапряга всего лишь один (но какой!) вопрос — кто из мужчин моего отделаявляется убийцей-маньяком.

Вроде, мужики все приличные, предсказуемые, добродушные.Милые ребята, одним словом. Но ведь кто-то из них все-таки укокошил двухуборщиц. Кто-то… Но кто?

Я решила проанализировать все имеющиеся в моем распоряжениисведения, подключить интуицию, врубить на полную воспетую сером Конон Дойлемдедукцию и вычислить маньяка. Для этого мне понадобилось уединение, и яуединилась под розаном. Удобно села, вытянула ноги, положила под бок подушечку.Конечно, мне не хватало камина, пледа и трубки, но уж чего нет, того нет. Язакрыла глаза и погрузилась в думы.

Итак, пятеро. Начальник, два программиста, два электроника.С кого начать? Пожалуй, с начальника.

Иван Львович Кузин был нашим руководителем на протяжениипоследних 5 лет. Ходой, высокий, аккуратно одетый, курящий и пьющий в меру. Летему было за 50. Он? Вряд ли. Тихий, спокойный человек, который даже поругатьнас толком не может. Но педант и несусветный жадина. Из таких, про которыхговорят «За копейку удавится».

Тут моя бурная фантазия не удержалась и выдала: Иван Львовичпыряет уборщицу ножом за то, что она выбросила в урну его любимый десятилетнейдавности башмак (левый он потерял два года назад, когда возвращался в подпитиис работы, но оставшийся, пусть и не нужный, но еще хороший, не рваный выкинутьжадничал, думал — а вдруг когда пригодится). Картинка получилась жуткой, и неслишком правдоподобной, но кто знает, какие страсти бушуют в душе скряги изануды Кузина.

Значит, начальника исключать не будем.

Дальше по табельному списку программист Зорин. Круглый, какшар, бородатый, кудревато-лохматый, умный до неприличия, и до неприличиястранный. Странности у него две: (вернее, их гораздо больше, но другие как-тотеряются на фоне основных) стоит ему выйти из-за компьютера, он тут жезасыпает, в любом положении и при любом шуме — это первая; а вторая — когда онне спит и не работает, он поет. Ходит по коридору — поет, кушает — поет, втуалете, говорят, тоже поет. А так как на Лучано Поворотти он не тянет, несмотря даже на его внешнюю с ним схожесть, то, можете себе представить, как насего странности достали.

Вот он, уж точно, не мог! Не верю я, что такой сонныйсоловей может совершить злодейство.

Потом я осеклась… А ведь мог. По крайней мере, возможность унего была. Я помню, как он пропал минут на 40. Все тогда сидели за столами, аон тихонько выскользнул из зала и пропал на долго. Что он делал в это время? Онне курит, звонить ему некому — семьи нет, по нужде сходить за 40 минут можнораз 15. Не уснул же он на унитазе! Хотя…