— А как вы думаете, мы выиграем дело?

Хотя я только еще изучаю право и всего-навсегостудент, но я уже навострился в умении говорить экивоками и двусмысленностями.

— Наверняка сейчас сказать не могу, хотя естьперспективы. Но дело требует дальнейшего рассмотрения и тщательной проверки.Все возможно.

— Какого черта это значит?

— Ну, э… это значит, что ваши претензии имеютвсе основания, но мне еще раз надо все просмотреть, прежде чем я буду уверен.

— А вы юрист по каким делам?

— Я еще студент.

Дот, по-видимому, удивилась. Она сжимаетгубами фильтр и сердито взирает на меня. Бадди что-то там ворчит. Смут, славаБогу, появляется у меня за спиной и спрашивает, в чем дело.

Дот пялится на его галстук-бабочку, потом навзлохмаченные волосы.

— Все в порядке, — отвечаю я, — мызаканчиваем.

— Очень хорошо, — говорит он, словно времени вобрез и меня ожидают другие клиенты. И ускользает прочь.

— Увидимся через пару недель, — повторяю ядобродушно и фальшиво улыбаюсь.

Дот тычет сигаретой в пепельницу и опятьнаклоняется ко мне. Вдруг у нее начинают дрожать губы, глаза увлажняются.

Она слегка трясет мое запястье, беспомощноглядя на меня.

— Пожалуйста, Руди, поторопитесь. Нам нужнапомощь. Мой мальчик умирает.

Мы целую вечность смотрим в глаза друг другу,и я наконец киваю и что-то бормочу. Эти бедняки только что доверили мне жизньсвоего сына, мне, студенту третьего курса Мемфисского юридического колледжа.Они верят, что я возьму пачку грязных бумажонок, которые они выложили передомной, подниму телефонную трубку, сделаю пару звонков, напишу несколько писем,немного побегаю и похлопочу, там и здесь погрожу, и бац — вот вам, «Прекрасныйдар жизни» падает передо мной на колени и осыпает долларами Донни и Рея. И ониожидают, что я не только все это сделаю, но сделаю быстро.

Они встают и неуклюже удаляются от моегостола. Я почти уверен, что где-то на страницах этого страхового полиса содержитсятакое маленькое и совершенно неопровержимое исключение, едва видимое глазу и,уж конечно, совершенно неразборчивое, но тем не менее помещенное тудакаким-нибудь искусным ремесленником от закона, который получает за это жирныегонорары, замечательно умеет творить маленькие эксклюзивные примечания ипрактикуется на этом уже не один десяток лет.

Ведя Бадди, Дот держит курс между складнымистульями и сосредоточенными игроками в поддавки и останавливается у столика скофейником, наливает в бумажные стаканчики кофе без кофеина и прикуриваеточередную сигарету. Вот они устроились в дальнем конце комнаты, потягивая кофеи глядя на меня с расстояния в шестьдесят шагов. Я снова пробегаю полис,тридцать страниц едва читаемого текста, и делаю пометки. И стараюсь на них несмотреть.

Толпа становится реже, люди постепенно уходят.Я устал быть адвокатом, достаточно устал на весь предстоящий день и надеюсь,что клиентов больше не будет. Мое незнание законов ужасающе, и меня бросает вдрожь, когда я думаю, что через несколько месяцев где-то в этом самом городишкея буду в присутствии судей и присяжных спорить в суде с другими адвокатами. Яне готов к тому, чтобы меня спустили с поводка наделенного властью преследоватького-нибудь по суду.

Юридический колледж не дал мне ничего, крометрех лет напряженной зубрежки и стрессовых ситуаций. Мы провели бесчисленноеколичество часов, копя информацию, которая нам никогда не пригодится, насбомбардировали лекциями, которые мы сразу же забыли. Мы запомнили дела, статусыи положения, которые будут пересмотрены или исправлены завтра. Если бы вместоэтого я три года по пятьдесят часов в неделю просто работал под присмотромхорошего адвоката, я сам бы уже стал таким. А теперь я студент-третьекурсник срасстроенными нервами, который испытывает ужас перед самыми несложными казусамии замирает от страха перед неумолимо приближающимися экзаменами на званиеадвоката.

Уловив какое-то движение перед столом, яподнимаю глаза и вижу, как коренастый старикан с массивным слуховым аппаратомшаркает в моем направлении.

Через час вялые битвы в китайские шашки иджин-рамми совсем выдохлись, и последние старики покидают здание. У дверей ужестоит привратник, когда Смут собирает нас для подведения итогов. Мы по очередиделаем краткие сообщения относительно разных сложностей у наших новых клиентов.Мы устали, и всем очень хочется поскорее уйти.

Смут высказывает несколько предположений,ничего творческого или оригинального, и отпускает нас, пообещав, что мы обсудимэти неотложные проблемы пожилых на занятиях на следующей неделе, мне тожесовсем не терпится уйти.

Мы с Букером уезжаем в его машине, довольностаром «понтиаке», слишком большом, чтобы сохранять стильность, но в гораздолучшем состоянии, чем моя разваливающаяся на части «тойота». У Букера двое маленькихдетей и жена, школьная учительница на полставки, так что он лишь слегкавозвышается над чертой бедности. Букер усердно учится. У него хорошие отметки,и поэтому он обратил на себя внимание влиятельной фирмы в городе, во главекоторой стоят негры, довольно хорошей и известной своей умелой экспертизой всудопроизводстве по гражданским делам. Его стартовое жалованье — сорок тысячдолларов в год, на шесть тысяч больше, чем мне предложили «Броднэкс и Спир».

— Ненавижу колледж, — говорю я, когда мывыезжаем с парковки около «Дома пожилых граждан из «Кипарисовых садов»».

— Таких, как ты, большинство, — замечаетБукер.

Он не ненавидит ничего и никого и даже иногдаговорит, что изучать право довольно интересно.

— Почему надо обязательно хотеть статьюристами?

— Но ты же знаешь, для того чтобы служитьлюдям, надо бороться с несправедливостью и, следовательно, менять общество клучшему. Ты что, не слушал лекций профессора Смута?

— Давай выпьем пивка.

— Но еще нет трех часов, Руди.

Букер пьет мало, а я пью еще меньше, потомучто это дорогая привычка, и сейчас мне надо экономить на еду.

— Да я шучу, — отвечаю я.