Ветер вдруг стих. От пылесоса вниз протянулся голубоватыйлуч и окутал Ластика мерцающим сиянием. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза, изатрепетал – рука просвечивала насквозь, так что было видно все кости.

Опустил глаза – сквозь одежду, сделавшуюся прозрачной,просматривался контур ребер, позвоночника.

И стало Ластику так страшно, что он сел на брусчатку, зажалруками уши и зажмурился, чтоб больше ничего не слышать и не видеть.

Но всё равно услышал. Вялый, задумчивый голос сказал… Нет,не сказал – словно прозвучал внутри самого Ластика:

– Ка-ак невероя-ятно интере-есно. Живой ребенок.

Голубоватый свет погас. Аппарат опустился на брусчатку имягко закачался на упругих колесиках.

Не убежать ли? – пронеслось в голове у Ластика. Но куда? Впустой ГУМ?

Лучше уж узнать, что всё это означает.

Из брюха летающей тарелки (вернее, летающего пылесоса) внизопустилась прозрачная кабинка, в которой сидел – нет, не инопланетянин скакими-нибудь там присосками на голове, а обыкновенный человек. И, если судитьпо виду, совсем нестрашный: мягкое, чуть одутловатое лицо в мелких морщинках,желтовато-седоватые волосы до плеч, пухлые руки мирно сложены на груди. Одетчеловек был в просторный балахон. В общем, мужчина или женщина – непонятно.

– Я удивлено. Я ужа-асно удивлено, – услышал Ластик, хотятонкие, бесцветные губы не шевельнулись. Оно (раз уж существо само говорило просебя в среднем роде, так и будем его называть) рассматривало «живого ребенка»своими чуть раскосыми полусонными глазами и вроде бы молчало, но вот голосзазвучал вновь. – Откуда ты взялся, мальчик?

Что было на это сказать? Коротко не объяснишь. А сейчасхотелось не объяснять – задавать вопросы самому. И вместо ответа Ластик спросилсам, хоть и знал, что это очень невежливо:

– Куда все подевались? И какой сейчас год?

– Поня-ятно. – Существо слегка покивало. – Ты говоришьгубами и языком. Спрашиваешь про год. Значит, ты из прошлого. Хронодыра, да?

Ну конечно! Конечно! Я попал в будущее! – наконец дошло доЛастика.

– Так вы человек из будущего?! – ахнул он.

– Для тебя – да. Ты из какого года?

– Из 7113-го, то есть из 1914-го, то есть из 2006-го, –запутался Ластик и, чтобы не углубляться, поскорей снова спросил. – Где я? ЭтоМосква или не Москва?

– Это Стеклянная Зона номер 284. Когда-то она называласьМосквой.

– Стеклянная? – упавшим голосом повторил Ластик. – В какомсмысле?

– Она окружена защитным стеклянным колпаком. Для лучшейсохранности от биоэлемента и грязи. СЗ-284 – это памятник Эпохи КВД.

– Какой-какой эпохи?

– Эпохи, Когда Время Двигалось. Ластик захлопал глазами.

– А теперь оно что, не двигается?

– А теперь не двигается. Теперь всегда 20 мая. Рассчитано,что в северном полушарии в этот день самая лучшая погода. А в южном полушариитеперь всегда 20 ноября.

Понять это было невозможно, поэтому Ластик не стал ипытаться.

– Скажите, пожалуйста, как вы со мной разговариваете?

– При помощи адресации мысли. Это гораздо удобнее, чемязычно-губно-зубным способом.

– Значит, я могу молчать? – сказал Ластик, а вторую половинувопроса проговаривать не стал – произнес ее мысленно. – Вы меня и так поймете?

– Конечно.

Так разговаривать, наверное, было удобнее, но без движениягуб, без жестов беседа выглядела как-то дико.

– Можно я лучше буду говорить вслух? Я – Эраст. А вы?

– Магдаитиро Ямададженкинс.

– Очень приятно, – пробормотал Ластик, потрясенный такимименем.

– Кака-ая сенсация, – уныло протянуло существо. – Ребенок изхронодыры. Такого не было с тех пор, как в СЗ-72 забралась крыса из 1794 года.

Ластик так и не понял, что это было: мысли про себя илиреплика, адресованная собеседнику.

– Садись в аппарат. – Белые пальцы потыкали в пульт. –Только сначала я проверю тебя на биоопасность, нейроагрессивность ирадиоактивность.

Магдаитиро прилепило к стеклу кабины какой-то датчик, подисплею побежали непонятные значки.

– Интере-есно. Четыре блохи в волосяном покрове. Вдвенадцатиперстной кишке латентные бациллы брюшного тифа. В правом легкомнамечающаяся раковая опухоль, минус восьмая стадия…

У сраженного таким диагнозом Ластика пересохло во рту. Ну,блохи – это спасибо семнадцатому веку, то-то он там без конца чесался. Но тиф,но раковая опухоль?!

А сонный голос всё бормотал:

– …Негативное излучение от правой лобной доли.Пневмотетралапс. Герпес. Вирусные инфекции – три, нет, четыре. Настоящийходячий музей антикварных болезней. Жаль, но придется истребить.

Прежде чем носитель ужасных недугов успел испугаться, изкабины засочилось мерцающее сияние, окутало Ластика с головы до ног – по телупробежала дрожь, на лбу выступили капли пота, но уже через секунду всёзакончилось.

Стекло кабины уехало вверх.

– Теперь ты не представляешь опасности, мальчик изхронодыры. Можешь садиться.

– И у меня не будет тифа, рака и этого, как его, пневмо…? –встревоженно спросил Ластик.

– Ты совершенно здоров и никогда больше не заболеешь. У тебятеперь стопроцентная иммунная защита. А что это за грубая хромкобальтоваяконструкция у тебя во рту? Неужели настоящие брэкеты?

Во взгляде существа мелькнула искра вялого любопытства.Ластик кивнул.

– Кака-ая прелесть. Музейная вещь, настоящий антиквариат.Можешь мне их подарить?

– Я бы с удовольствием, но мне нужно выпрямить зубы…

– Пустяки.

К лицу Ластика протянулся яркий луч, зубам на секунду сталощекотно, а потом металлические замочки и дужка, тихонько звякнув, сами собойвыскользнули изо рта и перепорхнули на ладонь к Магдаитиро.

Ластик провел пальцем по зубам и ахнул – они стали идеальноровными.