из-за бороды и восточного головного убора, скрывавшего мое лицо. В этот момент Амадок был рядом со мной, и я поручил ему проследить, где обосновался предатель. Поначалу у меня возникла мысль нанять убийцу, чтобы тот прикончил негодяя в каком-нибудь глухом переулке. Никаких бы денег не пожалел… Но мой Амадок узнал больше того, что я ему велел сделать. Он узнал, что Аполлоний обитает в доходном доме на Субуре. Как-то он зашел в таверну и увидел там предателя-акарнанца, беседовавшего за одним столом с каким-то малым. Амадок присел за соседний столик и подслушал их разговор, из которого ему вскоре стало ясно, что именно они вдвоем убили Неэру и Синона. Они говорили на греческом языке, не опасаясь, что кто-нибудь из находившихся в таверне квиритов понимает по-гречески. Но Амадок наполовину эллин. Он не упустил ни одного слова из их беседы. К сожалению, имя второго убийцы осталось неизвестным. Амадок узнал лишь, что он отпущенник Метелла Нумидийского… Впрочем, не будем больше говорить на эту тему. Главное, что мы, наконец, встретились, и я очень надеюсь на то, что со времени нашей последней встречи в Аквах Синуэсских многое изменилось.

Пангей посмотрел на нее нежно и многозначительно.

– Что ты имеешь в виду? – рассеянно отозвалась Ювентина, на которую известие о жестоком конце бедной эфиопки произвело тяжелое впечатление.

– Ты не догадываешься?.. Мое предложение, сделанное тебе в Аквах Синуэсских, остается в силе. Я, как и тогда, хочу предложить тебе уехать вместе со мной в Грецию, в Афины.

– Ах, Пангей! Мы же еще в прошлый раз договорились…

Молодой человек поспешно перебил:

– Мы ни о чем не договаривались… ты сказала только, что у тебя своя дорога. Но, может быть…

– Ничего не изменилось, Пангей, уверяю тебя.

– Не понимаю… не понимаю тебя. Я хочу вырвать тебя из того опасного положения, в котором ты оказалась. Неужели тебе не надоела эта жизнь вечной беглянки, скиталицы, преследуемой постоянным страхом. А я… я предлагаю тебе жизнь вполне спокойную, достойную и даже роскошную… Скажи мне, что тебя удерживает? Почему ты так упорствуешь? Или… или я так уж неприятен тебе?

Ювентина грустно улыбнулась.

– Неужели тебе в голову никогда не приходила мысль, что я люблю другого? – мягко спросила она.

Пангей бросил на нее недоверчивый взгляд.

– Я не раз думал об этом, но… ведь тогда, в Аквах Синуэсских… разве у тебя кто-нибудь был тогда? Раньше я думал, что это был Минуций, но тогда его уже не было в живых…

– Между мною и Минуцием никогда ничего не было. Если ты не забыл, я появилась в его доме, когда он дал обет целомудрия Диане Тифатской и строго соблюдал его. К тому же, я хорошо это знаю, по-настоящему он любил только одну Никтимену.

– Но тогда кто он, этот счастливец? Неужели Лабиен?

Ювентина покачала головой:

– Этого я не могу тебе сказать… Да и зачем тебе знать?

– До тех пор, пока ты не скажешь мне, кто он, я не могу тебе поверить, – с жаром заговорил Пангей. – Я подозреваю, что существует какая-то другая причина, которая не позволяет нам быть вместе… Ради всех богов, назови мне хотя бы его имя!

– Нет, это невозможно! – начиная сердиться, сказала Ювентина. – Это моя тайна, и пусть она останется со мной! Разве у тебя нет своих тайн, которые ты предпочитаешь хранить, чтобы не навредить себе или своим ближним?..

– Я никогда и ничего от тебя не скрывал, – с уверенностью произнес молодой человек, но, подумав немного, добавил: – Есть, правда, у меня одно очень серьезное дело, о котором знаем лишь я и Амадок, но вряд ли оно покажется тебе интересным.

– Не пытайся разжечь мое любопытство, – улыбнулась Ювентина. – Я все равно ничего тебе не скажу в обмен на твои секреты. Человеку, которого я безумно люблю, постоянно грозит опасность, поэтому даже имени его я не назову ни тебе, ни кому-либо другому. Даже под пыткой.

– Хочешь, я скажу, с какой целью я прибыл в Сицилию?

– Ты уже говорил… как я поняла, по торговым делам.

– О, нет! Повторяю, тебе это будет неинтересно, но я хочу, чтобы ты убедилась в том, что от тебя у меня нет тайн… Может быть, после этого ты будешь ко мне относиться с большим доверием… Так вот, слушай! Я недорассказал тебе о том, что еще узнал Амадок из подслушанной им беседы Аполлония и отпущенника Метелла в римской таверне. Они говорили о том, что Луций Лициний Лукулл, хорошо осведомленный обо всем, что происходит в Сицилии, решил отправить в Триокалу своих лазутчиков, чтобы они постарались натравить одну часть мятежников на другую…

– И каким же образом? – сразу насторожившись, быстро спросила Ювентина.

– Как известно, Трифон и Афинион не очень ладят друг с другом. Хотя Афинион признал власть Трифона, оба они являются соперниками. Именно это обстоятельство решил использовать Лукулл с помощью Аполлония и прочих своих отпущенников и клиентов, которых он, перед тем как выступить с войском из Рима, отправил в Триокалу под видом беглых рабов…

– Отправил? – переспросила Ювентина, слушавшая Пангея с большим вниманием. – Значит, они уже на пути к Сицилии?

– Думаю, они уже в самой Триокале. А я, чтобы отомстить Аполлонию за Минуция, за Неэру и Синона, за себя и всех тех, кого он предал, хочу предупредить Трифона и Афиниона о кознях Лукулла. Я хочу помочь им схватить Аполлония. Меня снедает желание полюбоваться, как этот негодяй будет плясать на дыбе или вопить под пыткой ракаленным железом!..

– Но как они собираются рассорить Трифона и Афиниона? – снова спросила Ювентина.

– Кажется, они хотят инсценировать нападение на Трифона, с тем чтобы подозрение пало на Афиниона.

– Коварный план… совсем в духе римлян, – задумчиво произнесла Ювентина.

В это время стало темнеть.

– Пора прощаться, Пангей, – спохватилась Ювентина.

– Ты позволишь мне проводить тебя?

– Нет. Лучше поторопись на свой корабль. Лодочники не любят, когда их беспокоят ночью… Прощай! Да сохранят тебя боги!

Глава пятая

Приготовления Лукулла в Риме. – Эрида в Триокале. – Сиракузские каменоломни. – В лагере Френтана. – В царском дворце. – Друзья-гладиаторы и римские лазутчики

Поздней осенью в Риме под председательством консула Гая Флавия Фимбрии были проведены центуриатные комиции. Гай Марий, находившийся с войском в Нарбоннской Галлии, заочно был избран консулом на следующий год (в третий раз). Его коллегой стал Луций Аврелий Орест, сторонник оптиматов.

На преторских выборах неожиданно для всех одержал победу Гай Сервилий Авгур. Его считали «новым человеком», но Сервилий неустанно доказывал в своих речах на народных сходках, что один из его далеких предков занимал экстроординарную должность претора Сардинии. Его поддерживали сторонники Мария, потому что, кроме него, все соискатели преторской должности были из знати, энергично поддерживаемые Метеллом Нумидийским, Луцием Лукуллом и принцепсом сената Марком Скавром.

Выборы курульных эдилов принесли победу сторонникам знати: ими стали Луций Лициний Красс и Квинт Муций Сцевола.

Одновременно в сенате заговорили об отмене жеребьевки при распределении провинций между городскими преторами, срок полномочий которых подошел к концу. Сенаторы считали, что войну против мятежных рабов в Сицилии должен вести более опытный в военном деле Лукулл, а не Гай Меммий, хороший оратор, но плохой командир. Против этого безуспешно протестовал Метелл Нумидийский, не желавший, чтобы его зять возглавил трудный и непредсказуемый сицилийский поход, тем более что из трех легионов, стоявших под Римом, новому претору Сицилии предназначался всего лишь один. Метелл считал, что с такими силами невозможно добиться успеха в охваченной восстаниями провинции. Малейшая оплошка Лукулла повлекла бы за собой новую волну негодования против партии оптиматов. Метелл ратовал за жеребьевку между преторами, указывая сенаторам, что они в очередной раз нарушают древние установления предков, и втайне надеялся, что претором Сицилии станет Гай Меммий, ставленник популяров. Он был убежден в том,