как с тем копом, – продолжал Бенни. Даже Индиго не смотрел на меня так холодно и сурово. Ни разу, включая момент, когда приставил мне к горлу нож. – Мы могли уйти, это ты понимаешь? И остались бы живы. Но ты пожалел прежде всего копа – и вот мы здесь.

То есть мне важнее было пощадить копа, чем спасти его, Бенни? Да если бы им обоим приставили пистолеты к головам, а выбрать можно было кого-то одного, разве бы я стал колебаться? Конечно, спас бы друга. Но позволить ему убить человека, просто чтобы избежать проблем в будущем? Да неужто он думал, что я мог их предвидеть, эти проблемы? Сенатора, бомбу в голове, волшебный камень на древнем брошенном корабле?

– Мы сдохнем по твоей вине, Шон, – покачал головой Бенни. – И ты еще что-то болтаешь про свои обещания?

– По-твоему, надо было не жалеть его, а…

– Именно, – кивнул Бенни. – Как и всех остальных, кого ты рвался спасать, рискуя своей головой, да и моей заодно. Хотя мы были ни при чем и могли не лезть не в свое дело.

Во время наших с Бенни странствий я часто помогал людям, которые в этом нуждались. Иногда сущими мелочами: например, как-то мы наткнулись на корабль, которому нужна была одна запчасть, чтобы долететь до порта. А иногда попадал в опасные переплеты, как с той девчонкой на Рейке, которая что есть мочи убегала от отчима или приятеля, собравшегося ее проучить. Конечно, я им помогал. Нам с Бенни постоянно была нужна помощь, но получить ее мы могли не всегда. И помощь ближнему в глазах Бога, Пролившего За Нас Кровь, – такая же жертва, как нанесение шрамов. Им, этим людям, никто бы не помог, как никто не помогал нам. Они были одиноки в своей беде, как и мы, и поэтому я никому никогда не отказывал. Хотя у нас у самих запчастей не оставалось, а у отчима – или приятеля – девчонки был пистолет. Но как Бенни могло прийти в голову, что они все были для меня важнее него? Да, эти моменты иногда усложняли нам жизнь, но я и вообразить не мог, что он сделает такой вывод.

– Ты был не против, – напомнил я, – и сам говорил, что людям надо помогать…

– Нет! Я говорил, что надо сперва решать свои вопросы, а уж потом помогать людям. Ну как можно было кому-то отдать то, что было нужно нам самим? Я просил не делать этого, но ты уперся. И кому потом пришлось заботиться, чтобы нас не пристрелили? Чтобы мы не сдохли с голоду? Мне, и только мне. Потому что ты видишь проблемы, только когда они уже валятся нам на головы.

Мне было нечего сказать.

– Мы поступили правильно.

– Только по твоему мнению, Шон! Но кто ты такой, чтоб решать, что правильно, а что нет?

На заднем дворе нашего дома росло молодое, тоненькое деревце. Как-то летом – мне, наверное, было девять, а Бриджит восемь – мы ободрали с него кору. У молодого деревца кора мягкая и гибкая, не то что у взрослого. Мы наделали из нее игрушечной посуды: тарелок, мисок, чашек. Когда мама увидела ободранный стволик и наши кривые поделки, она страшно ругалась. А я не мог понять, чего она так злится, с деревом же все нормально. Ну, подумаешь, коры нет – листья-то свежие и зеленые.

А через несколько недель они побурели и осыпались, ветви иссохли и стали ломкими. И деревце еще до осени рухнуло на землю. Оно погибло в тот день, когда мы ободрали кору, просто внешне это не было заметно. Вот и я только сейчас понял, что мы с Бенни давно стали друг другу чужими.

Но самое странное, это почти не причиняло боли. Когда Тамара и Индиго рассказали правду, а потом ушли, было в разы хуже. А злость и отчуждение Бенни вызывали только глухую, безотчетную тоску – как по Кийстрому. Так ноют старые, не залеченные ботами раны.

– Что же ты теперь станешь делать, если отказываешься от моей помощи?

– Уничтожу Камень.

– Зачем?!

– Потому что его ищут и Посланники, и Республиканцы, – ответил Бенни. Его спокойный голос никак не вязался с нервным, напряженным лицом. – А я позабочусь о том, чтобы он не достался никому.

Философский Камень содержит результаты исследований, которые могут помочь миллионам людей, в том числе и медицинских. Не говоря уже о том, что он – щит для Республики и противоядие для Посланников. Да, это порождение боли, ужаса и смерти, и все же с его помощью можно творить добро.

И Бенни хочет его уничтожить?

– Просто так, всем назло? – спросил я. – Это и есть твой грандиозный план? То, за что стоит умереть?

– А что остается? У нас нет больше никого, Шон, Посланники всех перебили. И я скорее умру, чем дам им забрать то, что они хотят.

– Тебя это не должно заботить.

– Как и тебя.

Я прошелся пятерней по волосам, сжал их в кулаке. Хотелось взять его за плечи и встряхнуть, но он вряд ли позволит к себе прикоснуться.

– Корабль все равно разнесет на куски через несколько часов!

– Но те твои приятели могут успеть добраться до Камня раньше, чем звезда рванет.

– И что теперь, из-за этого умирать? Бенни, мы все еще можем убраться отсюда! Ты можешь!

– А знаешь, что поведала мне Квинт перед смертью? – сказал он, странно глядя перед собой, словно обращался не ко мне, а к полу под ногами.

– Что?

– Сенатор в любом случае собирался нас убить. Независимо от того, добудем мы Камень или нет. И именно Квинт должна была нажать красную кнопку.

Слова застряли в горле. Я отлично помнил, как с нами обходилась Квинт. Без ненависти, без сострадания – вообще без эмоций. Выходит, это равнодушие было неспроста? Как у фермера к скотине, предназначенной для забоя?

И тут в голову закралась еще одна тревожная мысль. Я смотрел, как Бенни держит скальпель, и эта мысль крепла, превращаясь в страшное подозрение.

– Бенни, а что все-таки случилось с Квинт?

– Она умерла.

– Как именно?

Он наконец оторвал взгляд от того, что видел в пустоте. И посмотрел мне прямо в глаза:

– А это имеет значение?

– Да, – ответил я, сглотнув, – имеет.

Бенни пожал плечами.

Картинка, которую я себе представлял, изменилась. Малышка Квинт вовсе не скорчилась где-то в углу, со следами детских зубов на ноге и щеке. Нет, ей перерезали горло маленьким ржавым скальпелем, причем сделал это человек, которого она знала. Квинт… имя это или фамилия? Я так и не узнал.

Возможно, мы с Бенни никогда не были ни родными людьми, ни даже друзьями. Возможно, после того, что случилось, мы должны разойтись в разные стороны и больше никогда