– Ну вот, кого-то опять за бухлом несет. Подожди, неклади трубку, я сейчас разберусь, выдам жаждущим их ночную норму…

Я смутно слышала, как Муха подошел к двери и открыл ее: “О,привет, какие люди, рад видеть, конечно…”

Секунд через десять Муха снова возник на другом концепровода.

– Слушай, Евуля, – начал он извиняющимся голосом.

– Ладно, можешь не продолжать. Все понятно. Мой приходуже не так обязателен, да?

– Ну-у… – Он жарко зашептал в трубку:

– В общем…. Ты же умница… Я тебе перезвоню. Все,отключаюсь.

Я положила трубку и улыбнулась: Муха так трогателен в своембесстыдстве, на него нельзя сердиться. Вот только неизвестно, сказал ли онправду о татуировке или просто решил заманить меня к себе таким бесхитростнымспособом…

Спать больше не хотелось. Я прошлась по рубке и подошла кстеклам. В ночном пейзаже ничего не изменилось, разве что он стал еще болееясным, еще более выпуклым. Подумав секунду, я открыла ближайшее ко мне окно, –сделать это оказалось непросто, слишком давно его не открывали.

Может быть, с тех самых пор, когда исчез экипаж. Я до сихпор не могла объяснить себе ни его исчезновения, ни того, почему все-такиостался Макс. Объяснение должно быть, к черту английский “Эскалибур”, онодолжно быть самым простым. Может быть, я уже несколько раз проходила мимо него.Мы все проходили мимо него.

И Клио тоже. Клио, которой больше нет. Но есть убийца, еслион, конечно, не исчез вместе с экипажем. Лаккай тоже исчез, если верить Максу.Можно ли ему верить, и кому тогда верить? Карпику, Мухе, адвокату… Клио, –потому что она мертвая… Да, именно так, только мертвым можно верить, от них уженечего ждать подвоха. Но убийца все-таки на “Эскалибуре” – человек, виновный вгибели старпома Митько. Смерть старпома была не такой ритуальной, но это можнообъяснить: маньяк защищался, он не хотел, чтобы кто-то знал о нем правду. Нопочему убили Клио? Это не по правилам, а все серийные убийцы подчиняютсяправилам… Или это все-таки эфемерное зло, пришедшее сюда с “Эскалибура” 1929года?..

Я высунула голову в окно, подставляя слабому ночному ветруразгоряченное лицо.

Действительно оттепель… Черт возьми, опять телефон. Этонаверняка Антон. Или Муха, чье свидание пошло прахом. Если это так, то я вполнемогу узнать, кому принадлежала татуировка. Если это так и если Муха не врет…

Я сняла трубку.

– Ну что? – На Мухе я попробую отыграться. – Свиданиевслепую накрылось?

На том конце провода молчали – только едва уловимый шорох,как будто на трубку набросили платок или что-то в этом роде…

– Алло! Муха, ты заснул, что ли? Или это вы, Антон?

Я даже не успела договорить, не успела ничего понять, когдауслышала этот глухой, искаженный, совершенно бесплотный голос. Голос,заставивший меня вздрогнуть.

– PELLIT ЕТ ATTRAHIT. – Прерывающаяся латынь змеейвползла в мой готовый взорваться мозг, обвилась вокруг шеи, и я почувствовала,что задыхаюсь.

Трубку мягко положили на рычаг, и, как сквозь толщу воды яуслышала короткие гудки.

Отбой, отбой, отбой…

Pellit et attrahit.

Притягивает и отталкивает. Притягивает добро и отталкиваетзло. Притягивает зло и отталкивает добро. Надпись, которую прочел на груди уубийцы чудом спасшийся Калью Тамм.

Он показался. Он вышел на тропу.

– Нет! – закричала я. – Нет! Нет! Нет!..

Мой собственный крик, ударившийся о стены рубки, вернулся комне и ударил меня под дых. Он позвонил мне – именно мне, – он знал, что яздесь, что Муха разговаривал со мной. Он произнес слова нежно, он хотел утешитьменя, сообщить мне о себе.

Он знает, что я знаю о нем.

Конечно же, папка. Она пропала из моего собственногочемодана, и я сочла за лучшее забыть о ней. Теперь, на исходе ночи, я будурасплачиваться за это. Я буду сидеть и ждать, пока он не поднимется сюда, чтобыразделаться со мной так же, как он разделался с Митько. Или еще страшнее, –конечно же, страшнее… Я судорожно обвела глазами рубку – мне нечем дажезащититься, дура, дура, дура, даже увалень Антон брал с собой нож.

Антон брал с собой нож…

Нет, я не могу здесь оставаться и ждать, пока меня неисполосуют, как кролика, срежут кожу и бросят ее на один из этих чертовыхгидравлических манипуляторов, заменяющих штурвал…

Почему я никому ничего не сказала, почему он был уверен, чтоя ничего никому не скажу?.. Он уже несколько дней знал о том, что я прочиталапапку… Но как он мог ее найти? Почему он решил, что папка может быть у меня… Яне могу здесь оставаться.

Не могу.

Я оттолкнула кресло от входа в рубку и выскочила на трап. Яскатилась по нему вниз и увидела Антона. Он неотвратимо приближался ко мне, ядаже заметила легкую извинительную улыбку у него на губах. Времени, чтобыподняться сюда из кают-компании, у него было достаточно.

Неужели это ты?.. Нет, нет, только не ты.

Я сжалась в комок, страх парализовал меня, я не могласдвинуться с места.

– Что с вами, Ева? – спросил он, приближаясь. – Что-тослучилось?

Я всхлипнула. Я знала, что если придет расплата, то онабудет неотвратимой. И я ничего не смогу сделать, ничего…

– Не подходите ко мне! Слышите! Так просто!..

– Да что с вами?! – По его лицу пробежала легкая теньужаса. – Что с вами происходит?

– Я знаю, что это вы…

– Конечно, я. Не пугайте меня… Нет, он спокоен, ончересчур спокоен, никаких следов борьбы.

– Что вы здесь делаете? – Я попыталась взять себя вруки; я ухватилась за край полыньи, в которую провалилась, и не собираласьвыпускать твердый сопревший наст.

– Ничего. Я хотел… Я просто шел к вам.

– Зачем?

– Хотел узнать, как вы… Там что-то случилось вмашинном. С сепаратором. Макс отправился туда, чинить… Я не хотел оставатьсяодин.

Я немного успокоилась. Звучит не очень убедительно, ноубивать меня он явно не собирается.

– Идемте, Антон.

– Куда?

– В кают-компанию.

– Я должен вернуться в машинное отделение: Макс можетприйти в любую минуту и наверняка подумает, что я пропал. Как Лаккай.

Ты же только что сказал, что идешь ко мне, следовательно,собирался пробыть здесь какое-то время. Не очень-то ты последователен, другмой. И почему ты так боишься кают-компании?..

– Идемте, – твердо сказала я. – Кажется, там что-топроизошло.

– С чего вы взяли?