"Притягивает и отталкивает, притягивает и отталкивает…”

– Я разговаривала с Мухой… А потом нас прервали.Идемте. У вас есть… что-нибудь для обороны?

– Вы же знаете. – Он виновато улыбнулся и вытащил из-запазухи нож. Я вздрогнула.

– Тогда быстрее…

…Дверь в кают-компанию была приоткрыта. Да, то, что яуслышала по телефону, не было бредом воспаленного сознания.

– Подождите… – Я ухватилась за руку Антона. – Сейчас.

Впрочем, готовить себя к тому, что я могу увидеть, –бесполезно. Я знаю, что должна увидеть… Но я все еще надеялась…

– Муха, – позвала я. – Муха. Где ты, Мухамеджан?

Уже от двери мы увидели голые ноги Мухи, едва скрытыестойкой. Теряя сознание, я подошла к лежащему телу.

– Что это? – спросил Антон сразу же севшим голосом.

Муха лежал на боку возле одного из столиков. Он былполностью обнажен, но его голову и торс скрывал пиджак, небрежно брошенный натело. В ярком свете кают-компании я ясно увидела пуговицы этого пиджака. Ониназойливо лезли мне в глаза, их количество все время увеличивалось, и спустясекунду, не в силах выдержать это, я прикрыла веки.

Совершенно одинаковые пуговицы. Монеты в пять рейхсмароктысяча девятьсот тридцать восьмого года… Одну из них нашла Карпик в машинномотделении. Антон подошел к телу Мухи и протянул руку к пиджаку.

– Нет! – закричала я. – Нет, не нужно! Не стоит.

Но было уже поздно. Антон сдернул пиджак и едва не упал. Онповернул ко мне разом постаревшее, посеревшее лицо, губы его прыгали, по вискамструился пот.

– Боже мой, как чудовищно…

Я все знала. Я уже читала об этом в папке старпома, – но тамвсе было заключено в старые, полустертые буквы, они потрясали, но не давалиполного представления об ужасе реальном. Теперь я увидела все. И оказалась кэтому не готова.

Отброшенный пиджак обнажил картину чудовищногонадругательства над телом несчастного Мухамеджана: в его вылизанном, тщательно подбритомпаху теперь зияла страшная рана: половые органы были варварски отрезаны изапихнуты в рот, исказившийся в нечеловеческой муке. На спине, пониже лопаток,был вырезан небольшой треугольник кожи. Он был заполнен лепестками каких-тоцветов: определить их первоначальный цвет не представлялось возможным – они ужепропитались кровью и сукровицей.

– Боже мой… – Прерывающийся голос Антона вывел меня изсостояния кошмарного созерцания.

– Накройте его… – сказала я, даже не соображая, о чемговорю.

– Боже мой, как чудовищно…

– Нужно принести что-нибудь… Завернуть его… В одеяло, впростыню… Нельзя так его оставлять…

– Да… Просто бред какой-то…

– Принесите… Одеяло… – Я бережно накрыла тело Мухипиджаком, чтобы не дать взорваться от ужаса собственным глазам.

– Да, – как сомнамбула повторял Антон, не двигаясь сместа.

– Возьмите себя в руки! – закричала я. – Вы же врач…

– Я врач, а не живодер…

Антон медленно приходил в себя. Он подошел к телефону (томусамому, по которому разговаривал Муха перед тем, как его убили) и снял трубку.Через секунду я услышала:

– Макс, это Антон… Ты вернулся, слава богу… У нас здесьпросто кошмар… Нет, не в рубке… В кают-компании. Ты не слушаешь… Его убили…Муху…

Антон почти рухнул на стойку и повернул ко мне изможденноелицо. – Макс сейчас придет…

– Принесите одеяло, Антон, – сжав зубы, повторила я.

– А вы?

– Я пока останусь с ним.

– Да. – Антон наконец-то подчинился и, натыкаясь настулья, вышел из кают-компании.

Я и Муха остались вдвоем. Совершенно обезумев, я пыталасьхоть как-то справиться с пиджаком, хоть как-то защитить поруганное тело Мухи. Яне слышала никого и ничего, пока над самым моим ухом не расплылся пьяный голос:

– Эй, где здесь наливают, бармен! Куда ты пропал, черттебя дери?! Нажрусь в стельку за упокой души великой певицы…

Я подняла голову: недалеко от меня стоял совершенно пьяныйВадик Лебедев.

– Ева? – спросил он заплетающимся языком. – Ты уже идома не ночуешь, по мужикам шляешься, отрываешься… А каюта стоит открытой,специально оставил, чтобы “нечто” передало мне привет… А вы на полуустроились?..

Вадик еще не видел тела Мухи, не мог видеть: я почтиполностью перекрывала его.

– Уходи отсюда! – сказала я.

– А что, помешал?

– Пошел вон! – Я сорвалась. – Пошел вон, в каюту, кудаугодно!..

– Что случилось? – Вадик медленно трезвел.

– Уходи, умоляю тебя…

– Что-нибудь… серьезное? – Он чуть переместился иувидел тело Мухи, распростертое на полу.

– Уходи.

– Убили?! – Вадик перешел на фальцет. – Он мертв?.. Ктоэто?..

– Уходи…

– Убили… Он неживой, да? Почему он так лежит?

– Уходи, сволочь! – не выдержала я. Вадик вдруг страшнозахохотал.

– Убили! Убивают уже без предупреждения, правиламеняются, вот здорово. – Он пошатнулся, но не упал. И взял со стойки бутылкуконьяка, все так же продолжая хохотать.

– Уходи!

– Это надо вспрыснуть. – Он уже не соображал, чтоговорит.

– Проваливай отсюда, или я тоже убью тебя…

– А ты не можешь… – Он был совершенно безумен. Илипьян. Или то и другое вместе. – Ты не можешь убивать. Это не по правилам.Только корабль может убивать…

Он стянул бутылку со стойки и побрел прочь из кают-компании.

Нет, Вадик, ты не прав, – сейчас ты не прав, как никогда:корабль не убивает. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, тотеперь они полностью рассеялись. Корабль не убивает. Убивает человек.

И тотчас же в пустом и гулком коридоре пассажирской палубы яуслышала разрывающий барабанные перепонки крик Вадика Лебедева:

– Эй! Выходите все! Он опять убил… Я вздрогнула. Ипочти тотчас же в кают-компанию ворвался Макс.

– Что случилось, Ева?

– Убили Муху, – прошелестела я.

Макс присел рядом со мной на корточки, снял пиджак ивнимательно осмотрел труп Мухи Я увидела, как на его лицо взошел лихорадочныйрумянец, а по щекам запрыгали желваки.

– Убили – не то слово. Больше чем убили… Сейчас этотподонок перебудит всех, кому все-таки удалось заснуть. Мать его… – Макс грязновыругался. – Нужно во что-то завернуть тело, Ева. Нельзя, чтобы он здесь лежал…В таком виде.