Настя ликует, наконец-то ей удалось заарканить богатогопапика. Настя с Асей приходят в урочный час к профессору, тот, слегка напоивих, начинает вести разговор о свадьбе, медовом месяце, подвенечном платье…Глупые девчонки хихикают, потом профессор предлагает покататься, в великолепномнастроении дурочки садятся в машину, едут к МКАД, и тут автомобиль «ломается»,не доехав до Кольцевой магистрали пару метров, в тихом, безлюдном месте. НиНастя, ни Ася водить не умеют.

– Черт! – восклицает Лев Николаевич. – Ну-ка, девочки,подтолкните, сейчас заведется.

Глупышки охотно выполняют просьбу, упираются руками вбагажник, и… Воротников дает полный газ, машина резко катит назад, профессорпереезжает девчонок, потом для верности проезжает по телам еще раз. Идетсильный дождь, на улице темно, свидетелей никаких. Лев Николаевич сбрасываеттруп Насти в овраг, а тело Аси отвозит за несколько километров и оставляет вкустах с другой стороны дороги, затем выкатывает на МКАД и исчезает. Онабсолютно уверен, что свидетелей больше нет. Про Диму Кулака профессор узнатьне успел. Настю нашли утром, Асю через день, никто не связывает их дела в одно.

– Ужасно, – прошептала Зайка, – но при чем тут Лика?

– Это другая история, – сухо сказал Дегтярев, – не менееужасная, чем первая.

Он помолчал, потом повернулся ко мне:

– Помнишь, Лика рассказывала тебе, как ее отец, СтепанИванович, рассвирепел из-за пустяка, спор о том, следует ли расстреливатьпреступника Воротникова?

– Да, – кивнула я.

– Так вот, тот Воротников, Николай Михайлович, отец ЛьваНиколаевича. Николай Михайлович торговал валютой, его поймали и расстреляли, –со вздохом пояснил полковник. – С детства перед Львом Воротниковым открывалисьпотрясающие перспективы. Дом – полная чаша, любящие родители. К тому же у юношиочень светлая голова, он талантлив, и… все рушится в одночасье. Отецрасстрелян, мать умирает от инфаркта. В ординатуру Льва, несмотря на блестящий,«золотой» диплом, не берут, его не принимают на приличную работу, не даютнаписать кандидатскую диссертацию, приходится сидеть в лаборатории у идиота,который выдает открытия Воротникова за свои, в общем, мрак, которыйрассеивается лишь после падения коммунистического режима. Лев Николаевичбольшую часть своей жизни страстно мечтал отомстить тем, кто лишил его всего,и… отомстил.

– При чем тут Лика! – взвыла я. – При чем, а? Она ведь неимеет никакого отношения к расстрелу Николая Михайловича!

Дегтярев принялся теребить край пледа, потом снесвойственной ему робостью спросил у Лики:

– Сказать им?

– Да, – кивнула подруга, – чего уж там! Говори!

– Отец Лики, Степан Иванович Подуйветер, был исполнителемприговоров.

– Кем? – обалдела я.

– Человеком, который расстреливал, вернее, как тогдаговорили, исполнял высшую меру наказания, – тихо ответил Дегтярев. – Такихлюдей было всего несколько в советской России, работали они в условияхабсолютной секретности, ездили по тюрьмам и приводили в действие приговоры.

– Не может быть, – прошептала я, – я читала, что это делалвзвод солдат, у которых, через одного, имелось заряженное ружье, никто не знал,у кого боевой заряд!

– Глупости, – отмахнулся полковник, – работал одинисполнитель. Перед казнью он тщательно готовился, читал дело, проникалсяправильными чувствами к приговоренному, понимал, что суд наказал преступникасправедливо, и получал табельное оружие.

– Это правда? – бросилась Зайка к Лике.

Подруга отшатнулась:

– Я сама узнала только вчера, была уверена, что папавоенный, полковник, особо не задумывалась над тем, откуда у нас с мамой пайки ипочему отец постоянно мотается по командировкам. Думаю, что и мамочка была не вкурсе дела… Хотя… теперь я уже ничего не знаю!

Я попыталась привести мысли в порядок. Степан Иванович!Веселый, охотно рассказывающий не слишком приличные анекдоты, милый старик,угощавший меня коньяком, добрый дедушка, купивший Кеше шубку. Мне так нравилосьбывать у Лики в гостях! Степан Иванович всегда радовался мне, тут же вытаскивалконфеты, пару раз он дал мне дельные житейские советы, выручал деньгами.Господи! Вот это поворот!

– Ты уверен? – налетела я на Дегтярева.

– Абсолютно, – кивнул полковник. – Вот причина, по которойЛике, по мнению Льва Николаевича, следовало сгнить на зоне. Когда Воротниковузнал правду, Степан Иванович уже умер. Но они очень сильно жаждали мести,настолько, что ослепли от злобы, они…

– Кто «они»? – удивилась я. – Но ведь речь идет о ЛьвеНиколаевиче!

Дегтярев тяжело вздохнул:

– Ты же умный человек, Дашутка.

– Издеваешься, да? – обиделась я.

– Нет, на этот раз говорю абсолютно серьезно. Неужели у тебяне возникли естественные вопросы?

– Какие?

– Откуда бы Льву Николаевичу, никогда не видевшему Лику,знать про цветастый сарафан, который она носит? Лика давно сменила фамилиюПодуйветер, она меняла их столько раз, что любая справочная запутается. Как онузнал, что Лика – дочь Степана Ивановича? Почему Лев присылал в СИЗО и на зонуконфеты от твоего имени? Знал, что вы близкие подруги? От кого?

– Так это он подсунул Лике «Птичье молоко», съев котороебедняжка потеряла разум и бросилась на сотрудницу колонии? – запоздало прозрелая.

– Ага. Но откуда бы ему знать про вашу дружбу и прообожаемые Ликой конфеты? Кто рассказал ему про свадьбу Лики? Кто, в концеконцов, пропустил свое приглашение через цветной ксерокс, чтобы у Настиоказалась возможность попасть на свадьбу? Кто отправил Лике на зону конфеты,ведь Лев Николаевич был на конгрессе!

– У Льва Николаевича был сообщник?

– Да.

– Кто-то из наших общих друзей! – дошло до меня наконец.

Внезапно Лика заплакала:

– Это ужасно, но ведь я не виновата, даже понятия не имела,кем работал папа… И теперь Верка сама в тюрьме…

– Вера, – прошептала я, – Карапетова… Ее родители…

– Вазген Ованесович и Анастасия Сергеевна Карапетовы сбывалидоллары вместе с Николаем Михайловичем Воротниковым, – пояснил Дегтярев, – онипошли подельниками. Все получили высшую меру, и всем приговор исполнил…