– И все это в одной речи?!

– Ваше величество, он был просто великолепен! – своодушевлением воскликнул Оскайн. – Он высказал стирикам то, что нужнобыло высказать уже очень, очень давно.

– У меня есть определенные преимущества, вашепревосходительство, – усмехнулся Стрейджен. – Моя репутация таксомнительна, что никто не ждет от меня вежливости.

– Тем не менее ты был редкостно вежлив, – заметилБевьер.

– Я знаю, сэр Бевьер, но обычно люди не ждут от менявежливости, а потому не верят собственным ушам.

Тем вечером лица Сефрении и Заласты хранили одинаковоехолодно-оскорбленное выражение.

– Я не хотел оскорбить никого лично, – заверил ихСтрейджен. – Я слышал прежде, как многие просвещенные люди говорили то жесамое. Мы сочувствуем стирикам, но нас утомляют эти постоянные приступы жалостик себе.

– Многое из того, что ты высказал, – обыкновеннаяложь, – упрекнула его Сефрения.

– Разумеется, матушка. Это ведь была политическая речь,а никто и не ждет от политика правды.

– Вы многим рисковали, милорд Стрейджен, –укоризненно заметил Заласта. – Я едва не подавился собственным языком,когда вы сказали Совету, что эленийцы и тамульцы предлагают нам союз исключительноиз вежливости. Когда вы сказали Совету, что не нуждаетесь в них, советникивполне могли решить переждать в сторонке, чем закончится дело.

– Нет, мудрый, – покачал головой Оскайн, –только не тогда, когда Стрейджен объявил весь Стирикум заложниками эленийцев.Это была блестящая политическая речь. Недвусмысленный намек на новую волнуэленийских жестокостей не оставил Тысяче ни малейшего выбора. Какова была общаяреакция?

– Та, которую можно было предвидеть, вашепревосходительство, – ответил Заласта. – Милорд Стрейджен выбил почвуиз-под ног традиционной стирикской жалости к себе. Очень трудно изображатьжертву, когда тебе только что сказали, что при этом ты выглядишь надутым ослом.Многие советники так и кипят от гнева. Мы ведь очень любим жалеть себя, атеперь от этой жалости остались одни осколки. Никто всерьез и не полагалзаключать союз с врагом – даже если бы мы знали, кто он такой, – ноСтрейджен своей речью, как дубиной, загнал нас еще дальше. О нейтральностисейчас не может быть и речи, поскольку эленийские крестьяне воспримут ее почтитак же, как союз с нашим неведомым врагом. Тысяча поможет вам, вашепревосходительство. Совет сделает все возможное – только бы защитить нашихбратьев и сестер в Эозии.

– Стрейджен, – с восхищением сказал Келтэн, –одним махом ты добился чего хотел. Мы могли бы хоть месяц торчать здесь,убеждая стириков, что в их же интересах присоединиться к нам.

– Мой дневной труд еще не закончен, – заметилСтрейджен, – и те, кого мне предстоит убеждать теперь, куда более твердолобы.

– Могу ли я чем-то помочь? – предложил Заласта.

– Вряд ли, мудрый. Как только стемнеет, мы с Телэномнанесем визит Сарсосским ворам.

– Стрейджен, в Сарсосе нет воров!

Стрейджен переглянулся с Телэном – и оба разразилисьциничным хохотом.

– Я просто не верю ему, Спархок, – говорила Эланауже позднее, когда они улеглись в постель. – В нем есть что-то фальшивое.

– Я думаю, любовь моя, все дело в его акценте. У менясамого было такое чувство, покуда я не сообразил, что хотя он без ошибок говоритпо-эленийски, его акцент ставит ударение не на тех словах. У стирикского иэленийского наречий разные интонации. Не беспокойся – если бы Заласте нельзябыло доверять, Сефрения знала бы об этом. Они знакомы очень, очень давно.

– И все же он мне не нравится, – не сдаваласьЭлана. – Он такой масляный, что блестит под солнцем. – Онапредостерегающе подняла руку. – И не считай это обычным эленийскимпредрассудком. Я вижу в Заласте человека, а не стирика. Я просто не доверяюему.

– Это пройдет, когда мы узнаем его получше. В дверьпостучали.

– Вы заняты? – окликнула Миртаи.

– Чем же мы можем заниматься в такой позднийчас? – язвительно отозвалась Элана.

– Ты и в самом деле хочешь, чтобы я сказала об этомвслух?.. Здесь Телэн. Он хочет сообщить вам что-то важное.

– Пусть войдет, – сказал Спархок. Дверь открылась,и Телэн ступил в круг света от единственной свечи, горевшей в спальне.

– Ну, Спархок, – сказал он, – все как вдобрые старые времена.

– То есть?

– Мы со Стрейдженом возвращались со встречи с местнымиворами и на улице заметили – поверишь ли? – Крегера. До чего же приятнобыло снова его увидеть! Я уже начал скучать по нему.

– Спархок, – хладнокровно сказала Сефрения, –у нас попросту нет на это времени.

– Я отыщу время, матушка, – угрюмо ответил он. –Поверь, мне понадобится немного. Я останусь здесь со Стрейдженом, и мы выследимего. Крегер не стирик, так что найти его не составит особого труда. Мы нагонимвас после того, как выжмем из него все, что ему известно, – досуха, каплюза каплей. Я его так прижму, что из волос пойдет кровь.

– А кто же будет заботиться о безопасности мамы, покаты, отец, будешь развлекаться здесь? – спросила Даная.

– Ее окружает целое войско.

– Но ведь ее рыцарь – ты, отец. Или этот титул – всеголишь пустой звук, от которого можно отмахнуться, когда находится занятиеповеселее, чем охрана ее жизни?

Спархок беспомощно поглядел на свою дочь. Затем с досадой иразочарованием изо всей силы грохнул по стене кулаком.

– Ты разобьешь костяшки, – пробормотала Сефрения.

Они собрались в кухне. Спархок поднялся рано и отправился напоиски своей наставницы, чтобы сообщить ей о появлении Крегера и о своих планахзаставить его держать ответ за весьма длинный список прегрешений. В присутствииздесь же Данаи не было ничего удивительного.

– Почему ты не запытал его до смерти в Чиреллосе, когдаон был в твоих руках, дорогой? – спокойно спросила Сефрения.

– Сефрения! – Спархок был потрясен не столько этимвопросом, сколько хладнокровным тоном своей наставницы.