Тем же утром позднее они покинули Сарсос, и за восточнымиворотами к ним присоединились рыцари церкви, пелои и два легиона атановЭнгессы. День выдался погожий, теплый, над головой синело ясное небо. Утреннеесолнце подымалось над цепью иззубренных, накрытых снежными шапками гор,лежавших на востоке. Острые пики гор врезались в небо, и их обрывистые склоныбыли плотно укутаны голубым утренним туманом. Энгесса ехал рядом со Спархоком,и выражение его бронзово-смуглого лица казалось мягче обычного. Он указал наснежные пики гор.

– Атан, Спархок-рыцарь. Моя родина.

– Величественный край, атан Энгесса, – одобрилСпархок. – Давно ты не был дома?

– Пятнадцать лет.

– Долгое изгнание.

– Воистину так, Спархок-рыцарь. – Энгессаоглянулся на карету, ехавшую за ними. Там на месте Стрейджена сидел Заласта, иМиртаи с серьезным и торжественным лицом держала на коленях Данаю. – Мызнаем друг друга, не так ли, Спархок-рыцарь?

– Я бы сказал, да, – согласился Спархок. – Унаших народов разные обычаи, но мы, похоже, уже переступили через большинстворазличий.

Энгесса чуть заметно улыбнулся.

– Ты хорошо держался, когда мы беседовали об атанеМиртаи и доми Кринге.

– Здравомыслящие люди всегда найдут возможностьполадить друг с другом.

– Эленийцы, кажется, придают большое значение здравомусмыслу?

– Да, это одна из самых больших наших причуд.

– Я хочу объяснить тебе суть одного нашего обычая,Спархок-рыцарь. Мои объяснения могут оказаться не слишком ясными, потому что яплохо владею вашим наречием. Я полагаюсь на то, что ты объяснишь остальным.

– Я приложу все силы, атан Энгесса.

– Когда мы будем в Атане, атана Миртаи пройдет обрядПерехода.

– Я не сомневался, что так и будет.

– В обычае нашего народа, чтобы ребенок передпрохождением обряда вспоминал свое детство, и очень важно, чтобы при этом былиего родители. Я говорил с атаной Миртаи. Ее детство не было счастливым. Многиеее воспоминания будут мучительны, и когда она будет оживлять их в памяти,нужно, чтобы ее окружали любящие ее люди. Ты скажешь Элане-королеве и другим, вчем суть дела?

– Скажу, атан Энгесса.

– Атана придет к вам, когда будет готова. Ее правоизбрать тех, кто будет поддерживать ее. Иной ее выбор, возможно, удивит тебя,но среди моих соотечественников быть избранным для такой цели – великая честь.

– Именно так посмотрим на это и мы, Энгесса-атан.

Спархок вкратце рассказал остальным, что Миртаи соберет их ввыбранное ею самой время, однако не стал вдаваться в подробности, потому что исам не знал точно, чего ожидать.

Тем же вечером атанская великанша бесшумно ходила по лагерю,держась с непривычной застенчивостью. Она не впрямую требовала прийти выслушатьее, как можно было бы от нее ожидать, но скорее просила, можно сказать,умоляла, и в глазах у нее были робость и беспомощность. Ее выбор по большейчасти не был для Спархока неожиданностью – все это были люди, с которыми Миртаибыла наиболее близка во время ее недавнего рабства. Без сюрпризов, однако, необошлось. Она пригласила двоих пандионцев, с которыми Спархок даже не былзнаком, а также пару пелоев Кринга и двух атанских девушек из легиона Энгессы.Кроме того, среди приглашенных оказались Оскайн и Эмбан.

Вечером они собрались вокруг большого костра, и прежде чемначала говорить Миртаи, к собравшимся с краткой речью обратился Энгесса.

– Среди нашего народа в обычае расстаться с детством,прежде чем войти в зрелость, – сурово проговорил он. – Атана Миртаискоро пройдет обряд Перехода, и она попросила нас быть с ней, когда она будетпрощаться с прошлым. – Он помолчал, и в голосе его зазвучали задумчивыенотки. – Это дитя не похоже на других атанских детей. Почти всегдадетство, с которым расстается ребенок, простое и привычное для нашего народа.Однако атана Миртаи возвращается из рабства. Она пережила рабство и вернулась кнам. Ее детство длилось дольше, чем у других атанских детей, и в нем было многонеобычного – и мучительного. Мы будем слушать с любовью – даже если не всегдапоймем и примем ее рассказ. – Энгесса повернулся к Миртаи. – Начни стех мест, где ты появилась на свет, дочь моя.

– Хорошо, отец-атан, – вежливо ответила она.Поскольку Энгесса с первой их встречи взял на себя роль приемного отца, Миртаиотносилась к нему с традиционным почтением. Сейчас она говорила негромко, и вее голосе не осталось и следа от ее всегдашней напористости. Спархок отчетливоощутил, что перед ними вдруг оказалась совсем другая Миртаи – мягкая ичувствительная девушка, таившаяся за скорлупой внешней грубости и резкости.

– Я родилась в селении к западу от Диргиса, –начала она, – неподалеку от истоков реки Сарны. – Миртаи говорилапо-эленийски, потому что – за исключением Энгессы, Оскайна и двух атанскихдевушек – никто из дорогих ей людей не говорил по-тамульски. – Мы жилиглубоко в горах. Мои отец и мать очень гордились этим. – Она слабоулыбнулась. – Все атаны считают себя особенными, но мы, горные атаны,особенней самых особенных. Наш долг – быть лучшими всегда и во всем, раз уж мынастолько превосходим всех прочих. – Она одарила своих друзей довольнолукавым взглядом. Миртаи была очень наблюдательна, и ее как бы небрежнаяреплика была шпилькой равно в адрес и стириков, и эленийцев. – Ранние годысвоей жизни я провела в лесах и в горах. Я начала ходить раньше других детей, иедва научившись ходить, научилась и бегать. Мой отец очень гордился мной ичасто говорил, что я родилась бегущей. Как и положено, я часто испытывала себя.К пяти годам я могла бежать без передышки полдня, а к шести – с рассвета и дозаката.

Дети из нашего селения обычно начинали обучение очень поздно– примерно около восьми лет, – потому что учебный лагерь в нашей местностибыл очень далеко от селения и родителям не хотелось расставаться с нами в такомраннем возрасте. Горные атаны очень чувствительны. Это наш единственныйнедостаток.

– Была ли ты счастлива, атана? – мягко спросилЭнгесса.

– Очень счастлива, отец-атан, – отвечалаона. – Родители любили меня и гордились мной. В нашем маленьком селениидетей было немного. Я была лучше всех, и все друзья моих родителей тоже былиэтим горды.

Миртаи помедлила, и глаза ее наполнились слезами.

– А потом пришли арджунские работорговцы. Они быливооружены луками. Их интересовали только дети, а потому они убили всехвзрослых. Моя мать была убита первой стрелой.