Словно привидение среди руин, он стоял в центре комнаты, аповсюду в беспорядке валялись книги. Он был посланцем того самого дьявола, вкоторого так верил и которому поклонялся. И в то же время он был удивительно юни красив.

– Вот видишь, любовь не предусмотрена Законами Тьмы,они признают только безмолвие и забвение. – Голос его казался сейчас чищеи нежнее, гулкое эхо исчезло. – Мы всегда говорили, что дьяволу не угодно,чтобы старейшины общества и их недостаточно опытные и юные собратья искалиутешения друг у друга. Все должны служить и поклоняться только сатане.

Я жадно ловил каждое его слово. Они проникали в самыетайники моей души, волновали меня и возбуждали любопытство. Однако я не хотел,чтобы он это заметил, а потому довольно сердито произнес:

– Чего ты от меня хочешь?

Мне было трудно говорить. В этот момент я боялся егосильнее, чем когда-либо прежде во время наших споров и сражений. А я ненавижутех, кто заставляет меня испытывать страх, кому известно то, что я сам хочузнать, тех, кто таким образом имеет надо мной власть.

– Похоже, ты и читать-то не умеешь, – заметилон. – А твоего творца, этого отступника Магнуса, твое невежество что,совсем не волновало? Неужели он не научил тебя даже самым простым вещам?

Пока он говорил, выражение его лица совершенно не менялось.

– Неужели так было всегда? Неужели тебя никто и никогдане пытался научить хоть чему-нибудь?

– Ты просто читаешь мои мысли… – ответил я, не всилах прийти в себя от страха.

Перед моими глазами мелькали картины монастыря, в котором яучился, когда был совсем мальчиком, длинные ряды стеллажей с книгами, которыене мог прочесть, сидящую к нам спиной, склонившуюся над книгой Габриэль…

– Прекрати! – прошептал я.

Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем онзаговорил снова, на этот раз мысленно:

«Ты никогда не будешь доволен теми, кого создал. В миребезмолвия и забвения отчуждение и обиды только усиливаются».

Я пытался заставить себя уйти и не мог. Я молча смотрел нанего и слушал.

«Ты нуждаешься во мне, а я в тебе, и во всем мире только мыс тобой действительно стоим друг друга. Неужели ты даже этого не можешьпонять?»

Он произносил слова без всякого выражения, и они сливались вмоей голове в один монотонный гул, словно без конца звучащая скрипичная струна.

– Это просто безумие какое-то, – прошептал я,вспоминая все, что он говорил мне, в чем меня обвинял, вспоминая то, чторассказали мне другие вампиры о том, как он заставлял всходить на костер своихподданных.

– Разве? Тогда отправляйся к остальным, к тем, ктомолчит. Но не надейся, они тебе ничего не скажут.

– Ты лжешь… – попытался возразить я.

– И со временем их независимость будет толькоукрепляться. Кстати, запомни: если я тебе понадоблюсь, ты всегда сможешь найтименя. В конце концов, куда мне идти? И что делать? Фактически ты превратил меняв сироту.

– Я не совершал ничего подобного…

– Это твоих рук дело! – ответил он. – Да, вэтом твоя вина. Ты все разрушил. – Странно, но в голосе его не былогнева. – Но я буду ждать тебя. Буду ждать, когда ты придешь, чтобы задатьвопросы, ответы на которые известны только мне.

Я смотрел на него очень долго. Не знаю, сколько времени насамом деле прошло. Казалось, я не в силах был сдвинуться с места и не могвидеть вокруг ничего и никого, кроме него. Меня охватило всепоглощающее чувствоумиротворения, как и тогда, в соборе Нотр-Дам. Я вновь оказался подвоздействием его чар. Свет в комнате был чересчур ярким. Вокруг не осталосьничего, кроме ослепительного сияния, окружающего Армана. Мы будто приближалисьдруг к другу, хотя на самом деле никто из нас не двигался. Словно неведомаясила неумолимо притягивала меня к нему.

Наконец я повернулся и выбежал из комнаты, спотыкаясь накаждом шагу и едва не падая. Промчавшись по коридору, я выбрался через окно ипочти мгновенно оказался на крыше.

Я с бешеной скоростью гнал лошадь через Иль-де-ля-Сите, исердце мое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Лишь когда Париж осталсяпозади, я немного успокоился.

Звон колоколов ада.

На фоне светлеющего утреннего неба передо мной возник черныйсилуэт башни. Мое маленькое общество уже улеглось на покой в подземном склепе.

Я не стал открывать саркофаги, чтобы посмотреть на них, хотямне очень хотелось увидеть Габриэль, коснуться ее руки.

В полном одиночестве я стал подниматься на зубчатую стену,откуда так любил наслаждаться чудесным сиянием начинающегося рассвета, которыймне уже никогда не суждено увидеть до конца. Я слышал собственную музыку – звонколоколов ада…

И вдруг до меня донеслись иные звуки. Я услышал их еще налестнице и удивился тому, что они сумели долететь до моих ушей. Впечатлениебыло такое, будто очень далеко кто-то тихо пел нежную песенку.

Однажды, много лет назад, мне довелось услышать, как пелшедший по дороге на север деревенский мальчишка. Он не подозревал, что кто-томожет его услышать, и воображал, будто он совершенно один на огромномпространстве. Быть может, поэтому его необыкновенно сильный и чистый голос обрелпоистине неземную красоту. Я не помню слов, но они тогда не имели никакогозначения.

Именно этот голос доносился до меня и сейчас. Одинокийголос, вобравший в себя все звуки мира и звавший издалека.

Меня снова охватил страх. И все же я открыл дверь в концелестницы и вышел на каменную крышу. Меня шелком окутал утренний ветерок, надголовой сонно мерцали последние звезды. Небо казалось скорее не куполом, абесконечным туманом, клубящимся в вышине. И звезды постепенно тонули в этомтумане, поднимались все выше, делались меньше и меньше.

Далекий голос зазвучал громче, пронзительнее, как будто егообладатель стоял на вершине высокой горы, и я вдруг почувствовал в груди такуюострую боль, что невольно прижал к сердцу руку.

«Приди ко мне! Я готов простить тебе все, если только тыпридешь ко мне! Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким!» Подобно томукак луч света рассекает тьму, этот пронзительный голос резал на части мою душу.