Он двигался, словно сомнамбула, очень медленно и совершеннобесстрастно, и при взгляде на него я терял всякую надежду. Я опасался, что оностанется таким навсегда и станет нашим вечным спутником, молчаливым и большепохожим на оживший труп.

Мне вдруг пришла в голову и другая мысль. Теперь нас сталотрое – настоящее общество. Если бы только мне удалось привести его в чувство…

Однако прежде всего мне необходимо нанести визит Роже. Иговорить с ним я должен был один на один. Оставив своих спутников в несколькихшагах от дома адвоката, я постучал в дверь, внутренне готовясь к самомутрудному и отвратительному представлению в своей жизни.

Должен сказать, что вскоре я получил еще один урок: убедилсяв готовности смертных поверить чему угодно, лишь бы увериться в том, что имничего не грозит. Увидев меня, Роже был вне себя от радости. Ему доставилоогромное удовольствие «видеть меня в добром здравии» и узнать, что я по-прежнемунуждаюсь в его услугах. Прежде чем я успел сказать ему, что именно мне от негонужно, он уже согласно кивал головой.

Этот урок я запомнил навсегда и с тех пор никогда не забывалоб особенностях мировосприятия смертных. Даже когда в доме беснуется злобноепривидение, когда оно швыряет тяжелые оловянные сковороды, заливает водойподушки, заставляет часы бить в неподходящее время, смертные скорее предпочтутповерить «естественному объяснению» происходящего, каким бы абсурдным и глупымоно ни казалось, чем совершенно очевидному, но сверхъестественному.

К тому же с первой минуты я понял, что он считает, будто мыс Габриэль исчезли из дома, воспользовавшись дверью для слуг, – как же мыне подумали об этом раньше! Мне осталось лишь пробормотать что-то невразумительноепо поводу искореженного канделябра – нечто вроде того, что при виде умирающейматери я потерял голову от горя и отчаяния. Он, конечно же, прекрасно понималмое состояние…

Что же касается причины нашего исчезновения… ну… в общем…Габриэль настаивала на том, чтобы я увез ее в монастырь, где она обрететуединение… там она сейчас и находится.

– Ах, месье, ее выздоровление – настоящее чудо! –говорил я. – Если бы вы только могли ее видеть… впрочем, теперь всепозади… Мы немедленно отправляемся в Италию вместе с Никола де Ленфеном, ипотому нам срочно нужны деньги, аккредитивы и все такое, а также дорожныйэкипаж, причем очень большой дорожный экипаж, и шестерка лучших лошадей. Выдолжны позаботиться об этом. Вам следует приготовить все к концу пятницы. Крометого, напишите моему отцу и сообщите, что мы увозим матушку в Италию. Надеюсь,у отца все в порядке?

– О да, конечно! Я сообщал ему только самыеутешительные…

– Очень разумно с вашей стороны. Я знал, что могуполностью вам доверять. Что бы я без вас делал?! А как насчет этих рубинов? Выможете немедленно обратить их в деньги? И вот, у меня есть еще несколькоиспанских монет – кажется, они старинные.

Он, словно сумасшедший, все записывал. Если у него и быликакие-то сомнения и подозрения, то теперь от них не осталось и следа – онирастаяли в тепле моих самых обаятельных улыбок. Он был несказанно рад быть дляменя полезным.

– Помещение принадлежащего мне театра на бульвареТамплиеров должно оставаться свободным, – продолжал я. – Кроме того,вы и дальше будете вести все мои дела здесь.

Театр на бульваре Тамплиеров будет служить убежищем дляотчаявшейся компании оборванцев-вампиров, если, конечно, Арман еще не успелнайти их там и сжечь, как старые костюмы. Это я выясню в самое ближайшее время.

Насвистывая что-то веселенькое, как самый обыкновенныйчеловек, я сбежал по ступеням, радуясь тому, что весьма неприятная задачанаконец-то выполнена. Но на улице я не обнаружил ни Ники, ни Габриэль.

Застыв на месте, я лихорадочно оглядывался вокруг.

Я увидел наконец Габриэль – она как будто материализоваласьиз воздуха почти рядом со мной, и в ту же секунду я услышал ее голос:

– Лестат, он исчез! Пропал!

В первый момент я буквально лишился дара речи, а потом несмог придумать ничего умнее, кроме как спросить:

– Что значит – пропал?

Но думал я в ту минуту совсем о другом. Если прежде ясомневался в том, что люблю его, то теперь от моих сомнений не осталось иследа. До сих пор я лгал себе.

– Не успела я отвернуться, как он тут же сбежал, простоиспарился! – объясняла мне Габриэль, и в голосе ее звучали одновременногоречь и гнев.

– Ты не слышала каких-нибудь других…

– Нет, ничего. Все произошло так быстро.

– Но по своей ли воле он исчез? А что, если его похитили?..

– Если бы его похитил Арман, я непременно почувствовалабы его страх, – возразила она.

– А разве способен он испытывать страх? Может ли онвообще что-либо чувствовать?

Я был очень зол, и вместе с тем мне было отчаянно страшно. Ясжал кулаки. Ники растворился где-то в непроглядной тьме, окружавшей нас совсех сторон! Должно быть, у меня непроизвольно вырвался вскрик или жестотчаяния.

– Послушай, – снова заговорила Габриэль, – онпостоянно думал только о двух вещах…

– О каких именно? Расскажи!

– О погребальном костре в подземном склепе кладбищаНевинных мучеников, на котором его чуть не сожгли, и о маленьком театре, осцене, об огнях рампы…

– Театр Рено!

Мы были похожи на двух архангелов. Не прошло и четвертичаса, а мы уже пробирались сквозь шумные толпы людей, заполнивших бульвар, ивскоре оказались перед задней дверью театра, ведущей на сцену.

Все афишные доски были сорваны, а замки сломаны. Но я нигдене ощущал присутствия Элени и остальных вампиров. Мы тихо вошли внутрь инаправились за кулисы. Никого…

А вдруг Арман все же сумел вернуть домой своих подданных? Втаком случае вина ляжет на мои плечи, потому что я не захотел принять их подсвое покровительство.

Никого и ничего, кроме сваленных в беспорядке декораций,нарисованных картин дня и ночи, гор и равнин… и распахнутые настежь дверигримерных – тесных комнатушек, в которых то тут, то там мы ловили взглядомотражение в зеркалах света, проникающего сквозь оставленную нами открытой дверьна улицу.

Габриэль вдруг сжала мою руку и жестом указала в сторонукулис. По выражению ее лица я понял, что она почувствовала не присутствиедругих вампиров, нет… Там был Ники!