– К сожалению, нет. Но ведь они недолго пробудут в Тюмени,насколько я знаю, у них большая программа – Тобольск, Ханты-Мансийск. Еслимиссис Полянская позвонит, я могу попросить, чтобы…

– Нет, спасибо, не стоит. Я теперь спокойна. Мой муж и такговорит, что я старая психопатка. Еще раз большое спасибо. Всего доброго, –послышались гудки отбоя.

– Ох, елки! – спохватилась Катя, кладя трубку. – Ленка жепросила никому не говорить, куда она полетела со своим профессором! Но этовсе-таки звонок из Нью-Йорка…

У профессорской жены был мяукающий, тянущий гласные акцент.Именно так говорят жители Нью-Йорка, точнее, жительницы, еще точнее – пожилыедамы с университетским образованием, населяющие богатые кварталы Бруклина. Катяотлично знала этот особый дамско-нью-йоркский говорок. Ей часто приходилосьобщаться именно с такими дамами, и по телефону, и в Москве, и в Нью-Йорке, кудаее брал с собой главный редактор.

На секунду у нее мелькнула мысль, что звонок-то был обычный,не междугородний. Просто он прозвучал слишком резко в утренней тишине пустойредакции. Но она тут же с раздражением отбросила эту мысль. Впереди былдлинный, суетный рабочий день…

* * *

«Так я и знала, – подумала Регина, – так я и знала. Тюмень –Тобольск – Ханты… Ну что ж, теперь у меня полностью развязаны руки. Она ведьтам без ребенка. Она при американском старикане, но без ребенка. А никакихпринципов относительно стариков у Слепого нет. Однако время, время… Пока ясвяжусь со Слепым, пока он долетит…»

От одной только мысли о том, чем сейчас может заниматьсяПолянская в Тюмени и в Тобольске, у Регины неприятно вспотели ладони. А еслипредставить, что кто-то ей там поможет… Мало ли какие найдутся доброхоты изобластного МВД или ФСБ? Нет, ей надо хоть как-то помешать, сейчас, сию минуту.Слепой, конечно, сделает свою работу, но до этого пройдет минимум три дня. Аможет, и больше. Каждый следующий шаг этой женщины сейчас может оказатьсяпоследним – для концерна, а значит, для Регины.

Подумав всего несколько секунд, она набрала на своем сотовомтелефоне восьмерку, код Тюмени, а потом еще несколько цифр. У нее была отличнаяпамять на телефонные номера, особенно на те, которые не стоило держать в записныхкнижках – даже голыми, без имен и фамилий.

* * *

– Да они просто в морду плюнут тебе, все трое, – сказалследователь прокуратуры Владимир Андреевич Трофимов, глядя на Мишаню сжалостью, – ты бы догрипповал спокойно, Сичкин, начальства бы дождался. Нупосмотри, что ты мне здесь накрутил! И суицид приплел, и пожар с несчастнымслучаем, и коляски у тебя детские взрываются… Сыплется все, Миша, всесы-плет-ся, – повторил он громко и внятно, по слогам, прихлопывая каждый слогладонью к столу, словно вбивая невидимые гвозди.

– Значит, при очной ставке присутствовать не хотите? –мрачно спросил Мишаня.

– Что значит не хочу? Оснований не вижу. Дело готово ксудопроизводству, понимаешь ты или нет? Севастьянов тебе сейчас что угоднонапридумывает, хоть маму родную, хоть поэта Пушкина приплетет, лишь бы делоушло на доследование.

– Он Азарова не убивал, – жестко произнес Мишаня.

– Ну здравствуйте, – развел руками следователь, – алиби нет,мотив налицо… Он же отморозок, Миша, участие Севастьянова в перестрелке,надеюсь, доказывать заново не надо?

– В перестрелке участвовал, – кивнул Сичкин, – а Азарова неубивал.

– Упрямый ты мужик, Миша, – вздохнул следователь, – нуподумай сам, сколько непризнанных гениев сшивается вокруг продюсера Волкова исколько среди них психов? Да мало ли как его обозвал обиженный псих? Хотьубийцей, хоть вампиром, хоть чертом лысым! Вот будут они с Градской всех потоммочить! Такое вот у них обостренное чувство собственного достоинства! И вообще,Миша, ты хоть понимаешь, на кого замахнулся? – продолжал следовательвозбужденным шепотом. – Ты слышал, чтобы кто-нибудь из этих не то что в обвиняемые,в подозреваемые хоть раз попадал? Это в советские времена некоторые из нихуспели по хорошей ходке сделать за валютные дела. А сейчас, Миша, у насдемократия и свободный рынок. Я понимаю, по каждому из них вышак рыдает, покаждому – и по Градской твоей распрекрасной, и по Волкову. Но ни хрена ты недокажешь, Миша. Не успеешь. И здесь я тебе не товарищ. У меня двое детей и внуквчера родился.

– Поздравляю, Владимир Михайлович. С внуком поздравляю.

Сами по себе показания подследственного Павла Севастьянова,даже зафиксированные протоколом и магнитофонной записью, не стоили ничего. Онимогли приобрести реальный вес и смысл лишь в том случае, если Лопата и Коготьподтвердят не только факт своей встречи с Региной Валентиновной Градской, но идобросовестно изложат суть своего разговора с этой дамой.

Идея устроить очную ставку самому Мишане сперва показаласьабсурдной. Но других идей не было, и он стал тщательно обдумывать эту –единственную. Довольно скоро он пришел к выводу, что шанс вытянуть показания из«братков» есть – слабый, туманный, но шанс.

По опыту Мишаня знал, что «братки» – отморозки, как правило,натуры впечатлительные и истеричные. Особенно когда попарятся много дней вдушных вонючих камерах СИЗО. На истерику Мишаня и надеялся. Перед очной ставкойон решил вызвать на допрос по отдельности Лопату и Когтя. Каждому он расскажетдушещипательную историю о том, что умная и богатая дама Регина Валентиновназаложила их, бедных, продала с потрохами, заявила, что, мол, да, действительно,встретила она как-то в казино на Войковской двух злодеев. Но по простотедушевной не догадалась честная женщина, что перед ней злодеи.

Регина Валентиновна по наивности своей думала, будтобеседует с отличными ребятами. И беседа была – так, о светских пустячных новостях,например, о том, что намечается шикарный юбилей в подмосковном ресторане и петьна нем будет не кто-нибудь, а молодой талантливый певец Юрочка Азаров. Воттакие, мол, новости, ребята, сказала она им. А погода нынче стоит хорошая,скоро весна, птички по утрам поют… Она же не знала, наивная добрая женщина, чтоимеет дело со свирепыми и коварными бандитами, которые только и ждут, чтобывсех вокруг перестрелять. Она и предположить не могла, как они, кровавыезлодеи, воспользуются ее невинным легкомыслием.

Для Лопаты у Сичкина был припасен и отдельный сюрприз. Приобыске на квартире у Лопаты была изъята солидная сумма в долларах, валявшаясяпросто так, в зеркальном баре. И Мишаня огорчит Лопату, скажет ему как бы междупрочим, что «зеленые» эти, всего пять тысяч триста, по мнению экспертов,являются фальшивыми. И спросит, откуда, мол, друг дорогой, у тебя эти мерзкиебумажки? Кто же тебя, сердечного, так жестоко обманул?

В общем, надежда на удачу была совсем слабенькой. Истерику,конечно, Лопата закатит, и Коготь тоже. Но расколются они насчет Градской врядли. Оба жить хотят.