Саша устроил настоящую экскурсию по старой части города. Онговорил без умолку. Он рассказал, как был здесь когда-то татарский городЧинги-Тура, как в шестнадцатом веке воевали с ханом Кучумом казаки великогоЕрмака, отвоевывали для России сибирские реки Иртыш, Тобол и Туру, как в 1584-мутонул Ермак в Иртыше, а в 1586-м храбрый воевода по фамилии Суков основал нареке Туре город Тюмень…

Майкл не мог нарадоваться, все повторял:

– Как же нам повезло с этим Сашей! И Лена была полностьюсогласна. С Сашей им действительно повезло.

– Ты случайно не знаешь, где находится Малая Пролетарскаяулица? – спросила Лена, когда он в половине восьмого вечера доставил их назад вгостиницу.

– Случайно знаю, – улыбнулся Саша. – А что?

– Знакомых надо навестить.

– Хороших?

– Замечательных, – кивнула Лена, – очень старых и добрыхзнакомых.

– Так позвонить можно, пусть встретят тебя, если старые идобрые. В районе Малой и Большой Пролетарских почти везде есть телефоны.

– В восемьдесят третьем еще не было.

– Да, действительно. Значит, ты своих тюменских знакомых невидела с восемьдесят третьего?

– Ну, мы потом еще какое-то время переписывались, – Ленапожала плечами. – Слушай, а почему тебе так интересно?

– А я вообще любопытный. По натуре, – рассмеялся Саша. –Давай-ка я тебя уж отвезу на Малую Пролетарскую. Это будет быстрее, чемобъяснять.

– Спасибо, конечно. Но ведь тебя, наверное, семья ждет.

– А семья моя сейчас гостит у тещи, в Тобольске, – сообщилСаша, глядя на Лену сквозь очки своими ясными, честными светло-карими глазами.

– Слушай, у тебя близорукость или дальнозоркость? – спросилаона тихо.

– Один глаз минус три, другой – минус два. А что?

– Ничего. Обычно очки или увеличивают, или уменьшают глаза.А у тебя как будто простые стекла. Можно подумать, ты их для красоты носишь.Ладно, поздно уже. Мне надо сегодня обязательно навестить знакомых на МалойПролетарской.

– Поехали, – кивнул Саша, – доставлю тебя туда и обратно.

– Даже так, шеф? И сколько возьмешь?

– Чашку чая или кофе, – широко улыбнулся он, – а еслисерьезно, что ж еще с тебя взять, если твой профессор мне и так сто баксов вдень платит? Я ж не живоглот какой-нибудь.

Лена проводила Майкла в номер. Саша ждал ее в машине угостиницы. До Малой Пролетарской улицы они доехали за двадцать минут. Дом номерпятнадцать оказался единственным одноэтажным деревянным среди серых панельныххрущоб. Он ютился в глубине двора и был огорожен невысоким забором. Такиедеревенские дома посреди города для Сибири не редкость. В начале восьмидесятыхих было больше. Сейчас осталось совсем мало.

В окошке уютно горел свет. Калитка оказалась открытой.

Лена поднялась на скрипучее, но крепкое крыльцо. Звонка небыло. Она постучала.

Послышалось быстрое шарканье, дверь распахнулась. На порогестояла высокая сухощавая старуха в белом ситцевом платке на голове.

– Здравствуйте, – обратилась к ней Лена, – скажите,пожалуйста, Слепаки здесь живут?

– Живут, – кивнула старуха, – проходите. Лена удивилась –прежде чем открыть дверь, старуха не спросила «Кто там?». И сейчас ничего неспрашивает, впускает в дом незнакомого человека.

– Вы Раиса Даниловна? – Лена нерешительно шагнула в темные,застеленные чистыми половичками сени.

В доме пахло свежевымытым деревянным полом, варенойкартошкой и лекарствами.

– Я сестра ее, – сказала старуха, – ты ботинки-то сними, яполы мыла. Пройди в залу. Рая! – позвала она негромко. – Здесь девушка к тебе.

Лена послушно расшнуровала свои высокие ботинки и, осторожноступая по влажным половикам ногами в тонких колготках, вошла в приоткрытуюдверь.

То, что старуха торжественно именовала «залой», представлялособой небольшую, идеально убранную комнату, увешанную старинными фотографиями врезных рамках. Между двумя окнами был красный угол, в котором теплиласьлампадка под темным ликом Казанской Божьей Матери.

Посредине, под широким оранжевым абажуром с бахромой, стоялкруглый стол, совершенно пустой, покрытый белоснежной вышитой скатертью. Застолом сидела старуха в таком же белом платке, с таким же сухим резким лицом,как у той, что открыла дверь.

– Здравствуйте. Вы Раиса Даниловна? – Лена остановилась внерешительности.

– Я Раиса Даниловна, – кивнула старуха, – что стоишь?Проходи, садись.

Лена села за стол напротив хозяйки.

– Моя фамилия Полянская. Я из Москвы, – начала она, чувствуяна себе тяжелый взгляд выцветших голубоватых глаз старухи. – Тринадцать летназад я присылала вам журнал со стихотворением вашего сына Василия. Вы,наверное, не помните?

– Помню. – Старуха продолжала смотреть все так же тяжело ипристально.

– А как дела у Василия? – спросила Лена и улыбнулась.

Больше всего ей хотелось сейчас встать и уйти. Ей было несебе под этим тяжелым, пронизывающим насквозь взглядом.

– У тебя дело к нему или просто любопытствуешь? – Ввыцветших глазах мелькнула странная усмешка.

– Я… Понимаете, я журналистка. Я пишу статью о том, каксложилась судьба поэтов-самоучек, стихи которых когда-то печатались в нашемжурнале, – сказала Лена первое, что пришло в голову.

– Это Василий-то поэт? – Старуха рассмеялась тихим скрипучимсмехом, но глаза ее остались серьезными.

– Да, – кивнула Лена, – он писал интересные стихи.

– Рая! – послышался голос из-за стены. – Картошка стынет.

– Поужинаешь с нами? – спросила хозяйка.

– Спасибо…

Лена растерялась. Никак нельзя сказать, что ее приходу рады.Но приглашают ужинать. Ей столько приходилось общаться с людьми – с сотнямилюдей, самых разных. Но ни с кем еще она не чувствовала себя так странно инеловко, как с этой незнакомой старухой. Казалось, она видит все насквозьсвоими выцветшими холодными глазами и знает, что про статью Лена наврала.

Послышалось шарканье, в комнату вошла та, что назваласьсестрой. Молча поставив на стол большую эмалированную миску, накрытую льнянымполотенцем, она удалилась и через минуту вернулась с тарелками и вилками. Онанакрывала на стол молча, ни на кого не глядя. Кроме картошки, были соленыеогурцы, хлеб и квашеная капуста.