– Похоже, ему знакомы нравы приехавших сюда дам… – продолжала она задумчиво. – Он словно читает их мысли и намерения на расстоянии.

Она нахмурилась и на какое-то время погрузилась в мрачное раздумье. Я не стал развивать начатую ею тему: у меня было слишком много забот по подготовке к визиту принца, чтобы думать о чем-либо другом.

Как я уже сказал, августейший гость – и в то же время один из самых радушных людей – прибыл и исчерпал всю программу увеселений, а затем удалился, выразив с обычной для себя учтивостью признательность за оказанную ему заботу. Он оставил нас, как всегда в таких случаях, очарованными его добродушием и снисходительностью, которые сохранял всегда, если только его не выводили из себя. После этого разъехалась и вся компания, снова предоставив нас с женой самим себе, и в доме воцарилась странная тишина, в которой уже ощущалось приближающееся бедствие.

Сибил, похоже, предчувствовала его столь же сильно, как и я. Хотя мы ничего не говорили друг другу, я видел, что она пребывала в столь же угнетенном состоянии духа, что и я. Она начала чаще бывать в Коттедже Лилий и после этих визитов к обитавшей среди роз светловолосой труженице возвращалась в более уравновешенном настроении: даже голос ее становился мягче, а взгляд – задумчивее и нежнее.

Однажды вечером она сказала:

– Я подумала, Джеффри, что, возможно, в жизни все-таки есть нечто хорошее. О, если бы я только могла открыть это и жить этим! Но вы меньше всех способны помочь мне в подобном деле.

Я сидел в кресле у открытого окна и курил. Услышав ее слова, я с некоторым удивлением и даже раздражением спросил:

– Что вы имеете в виду, Сибил? Вы ведь знаете, я испытываю величайшее желание видеть вас всегда в лучшем настроении. Многие ваши понятия были мне отвратительны…

– Постойте! – остановила она меня, и ее глаза гневно сверкнули. – Мои понятия были вам отвратительны, вы говорите? А что вы, мой муж, сделали, чтобы их изменить? Разве сами вы не подвержены тем же низменным страстям, что и я? Разве вы не даете им воли? Что я видела, наблюдая вас изо дня в день, с кого мне следовало брать пример? Вы здесь властелин и правите со всем высокомерием, какое только может дать богатство. Вы едите, пьете и спите, принимаете гостей, чтобы удивить их избытком роскоши, которой предаетесь. Вы читаете, курите, охотитесь, ездите верхом – вот и все. Вы самый обычный, ничем не выдающийся человек. Потрудились ли вы спросить, что со мной не так? Пытались ли вы с терпением великой любви поставить передо мной цели более благородные, чем те, которые я сознательно или бессознательно впитала? Разве вы пытались привести меня – заблудшую, пылкую, обманутую женщину – к тому, о чем я мечтаю, к свету веры и надежды, который один дает человеку покой?

И вдруг, спрятав голову в подушки дивана, Сибил залилась слезами.

Я беспомощно смотрел на нее, забыв о сигаре. Разговор происходил примерно через час после ужина, теплым мягким осенним вечером. Перед этим я хорошо поел и выпил, находился в полусонном состоянии и плохо соображал.

– Дорогая! – пробормотал я. – Вы говорите странные вещи! Похоже, у вас истерика…

Она вскочила с дивана – слезы высохли на ее щеках, словно от жара багрового румянца, их заливавшего, и расхохоталась.

– Ах вот оно что! – воскликнула она. – Истерика, и ничего больше! Этим объясняют все в женской натуре. Женщина не имеет права испытывать эмоции, которые нельзя вылечить нюхательными солями! Сердечная тоска? – Подумаешь! Разрежьте ей шнурки! – Отчаяние, чувство греха и несчастья? – Пустяки! Смочите ей виски уксусом! – Неспокойная совесть? – Фи! Для облегчения беспокойной совести нет ничего лучше нюхательной соли! Женщина – хрупкая игрушка глупца. А когда она сломается, выбросите ее, и дело с концом. Не пытайтесь собрать вместе хрупкие осколки!

Она смолкла, задыхаясь, и прежде чем я успел собраться с мыслями и найти ответные слова, высокая тень вдруг закрыла проем окна и знакомый голос спросил:

– Могу ли я по праву дружбы войти без доклада?

Я вскочил и вскричал, хватая его за руку:

– Риманес!

– Нет, Джеффри, сначала я должен выразить свое почтение не вам, – ответил он, освобождая руку.

Он подошел к Сибил, стоявшей совершенно неподвижно на том месте, где она вскочила в порыве страсти.

– Леди Сибил, рады ли вы моему приходу? – спросил князь.

– Как вы можете спрашивать! – ответила она с очаровательной улыбкой, без малейшей резкости или волнения. – Более чем рада! – Она подала ему обе руки, которые он почтительно поцеловал. – Вы не представляете, как сильно мне хотелось увидеть вас снова!

– Я должен извиниться за свое внезапное появление, Джеффри, – сказал Лусио, повернувшись ко мне. – Когда я пришел сюда со станции и ступил на вашу прекрасную аллею, я был так поражен красотой этого места и изысканным покоем его окрестностей, что, прежде чем направиться к главному входу, решил пройти через парк. И не разочаровался. Я застал вас обоих, как и ожидал, наслаждающимися обществом друг друга! Вы самая счастливая и удачливая чета на свете, люди, которым я мог бы позавидовать больше всех, если бы я вообще завидовал мирскому счастью!

Я взглянул на него, и он встретил мой взгляд совершенно бесстрастно, отчего я сделал вывод, что он не слышал внезапного мелодраматического излияния Сибил.

– Вы обедали? – спросил я, взяв в руки колокольчик.

– Да, благодарю вас. В городе Лимингтоне я получил роскошный обед из хлеба, сыра и эля. Видите ли, я устал от роскоши, поэтому мне очень по вкусу пришлась простая еда. Вы прекрасно выглядите, Джеффри! Надеюсь, я вас не оскорблю, если скажу, что вы пополнели? Полнота приличествует настоящему провинциальному землевладельцу, который собирается в будущем последовать примеру своих почтенных предков и приобрести подагру.

Я улыбнулся шутке, хотя и нет ничего приятного в том, что тебя называют толстяком в присутствии красивой женщины, на которой ты женат всего три месяца.

– А вы не набрали лишней плоти, – заметил я в виде слабого возражения.

– Не набрал, – согласился он, помещая свою стройную элегантную фигуру в кресло, стоявшее рядом с моим. – Даже необходимое количество плоти мне несносно. А уж лишняя плоть была бы просто наказанием! Мне бы хотелось, как сказал в жаркий день непочтительный, хотя и достопочтенный Сидни Смит, «сидеть в своих костях», или, еще лучше, стать духом из тонкой материи, подобно шекспировскому Ариэлю, если бы такие вещи были возможны и допустимы. Как вам идет