Печкин вскочил. По-прежнему навытяжку, и в глазах — стекло…

— Идите, отдыхайте… Вы сделали все, что могли. Я вамигоржусь.

Семен раскрыл рот — словно собирался что-то гаркнуть. «Служутрудовому народу», например… Шедченко скривился — только не это.

— Отставить, — резко сказал Хайретдинов. — О случившемся —никому ни слова. Идите, лейтенант.

— Он и впрямь лейтенант? — спросил Шедченко, когда Печкинвышел.

— А вы не знали? Полководец… Да. Выперли из армии по сокращению,только год парень прослужил.

Хайретдинов опустил голову, повел челюстью, описав тлеющейпапиросой круг.

— Что делать будем, Коля?

— Вам решать…

— Понимаю, что мне, — Хайретдинов не поднимал глаз.

— Что вы с парнем-то сделали?

Хайретдинов поморщился. Неохотно сказал:

— Сломал я его. Случайно. Это легко происходит с военными.Стоит им лишь почувствовать — Власть.

— Вы и впрямь были… им, — прошептал Шедченко.

— Был. Не суди только, Коля. Товарища Сталина — легкоосудить. А он хорошего хотел. Земля — сад, народ — советский, язык — русский.Жулье на лесоповале, честные работают, а потом на Черном море отдыхают… А,оставим… Наломал товарищ Сталин дров. С головешкой проблемы были… но Власть,Власть — знал!

Хайретдинов поднялся, подошел к Шедченко, коротко, резковелел:

— Забудь все, что говорил. Глупости это. Иное время, иныеметоды… Куда ты ранил суку?

— В бедро.

— Сколько времени у нее заняло исцеление?

— Секунд десять-двенадцать. Но это была не она, втораядевушка ее подняла на ноги.

— Ерунда. Посланница просто отразила в ней свою силу. Эх,как все усложняется…

— Как же ее убить?

— Побольше пуль всадить. На куски разнести. Или — лишитьСилы, что всего надежнее.

— Как?

— Это уже моя проблема — понять, как. Хорошо хоть, что ушливы. Не приведи Господь, схватили бы вас спецназовцы… Полюбуйся!

Хайретдинов прошел к столу, с грохотом выдвинул ящик, бросилперед Шедченко сложенный вчетверо бумажный лист.

— Смотри, смотри!

Николай развернул бумагу и вздрогнул.

Скупыми черно-белыми штрихами на листе был нарисован егопортрет.

— Это должны были сегодня показывать по телевизору! Этодолжны были раздать каждому менту! А не того… дегенерата со скошенной челюстью…

Шедченко молчал.

— Засветились вы капитально, — мстительно сказал Визирь. —Знаешь, сколько мне стоил твой портрет? Ровно столько же, сколько год назадэтюд Репина!

Он вырвал бумагу из рук Шедченко, подошел к камину, скомкал,швырнул в огонь.

— Расслабься, солдат… Пронесло. Я тебе показывал своюколлекцию?

— Какую? — тихо спросил Шедченко.

— Этюды мастеров. Картины собирать… пусть этим новые русскиезанимаются. Что в них… в завершенных, лаком залитых. А вот наброски, этюды —видеть, как хотел мастер сделать свое полотно… Это и впрямь интересно. У меня почтисотня набросков. Репин, Иванов, Шишкин, Крамской…

— Принципиально собираете русских художников? — спросилШедченко.

— А в какой стране живу, Коля? Есть такое слово —патриотизм! — Хайретдинов отвернулся от камина. — Ладно. И на старуху бываетпроруха. Не убивайся. Минус Визард — уже хорошо. И минус Кирилл, вероятно…Будешь «Хванчкару»?

Шедченко пожал плечами.

— Если честно — никогда не пробовал.

— Э… многое потерял. Тем больше получишь, — Хайретдиновсклонился к столу. — Во здравие, и за упокой. Не хмурься, солдат. Пусть сгинутнаши враги!

Кирилл не любил афоризмов. Это, наверное, глупое занятие —выдирать слова из контекста, придавать им отточенность, к которой и нестремился автор. Прикладывать сказанное совсем по другому поводу и в другоевремя — к сегодняшнему дню.

Плакатик над дверью вагона гласил: «Чего не следует делать,того не делай даже в мыслях. Эпиктет».

Кто такой Эпиктет, Кирилл не знал. Какой-нибудь древнийгрек… Оказавшись в метро он, наверное, утратил бы все свое философскоеспокойствие и с криком бросился бежать. Решил бы, что попал в Аид.

А вот в историю с Визитерами поверил бы, возможно. Древниебоги — они любили веселые шутки с людьми.

Чего не следует делать…

— Виз. Разве можно не думать о том, о чем думать нельзя?

— Можно, — равнодушно сказал Визитер. — Я только этим изанимаюсь.

— Чем?

— Не думаю.

Кирилл невольно хихикнул.

— Кирилл, а ты уверен, что мы правильно делаем? — спросилВизитер.

— О чем ты?

— О ком. О писателе.

Он ответил не сразу.

— Не знаю. Но он же меня отпустил.

— Это мог быть ход. Понимаешь, Посланник Творчества — онхорошо предугадывает наши действия. Видит их, словно картинки. Если он всепредусмотрел, то тебя специально отпустили. Чтобы мы оба пришли в ловушку.

Кирилл поежился.

— Виз, у нас есть другой выход?

— Да. Хайретдинов. Власть. Только — ему не нужны варианты.Он такой… по необходимости жестокий. Тебя бы защитил. Ему, наверное, хочется скем-то говорить откровенно. А я для него конкурент.

— Тогда вариантов нет.

— Спасибо, — серьезно сказал Визитер. — Ну… ты все равно,помни про это.

Они ехали к Зарову и его двойнику. Весь день промотавшись погороду, придумав и отвергнув кучу планов — как подставить убийцу и женщинмилиции. Можно было позвонить по «ноль-два», и назвать имена — наверное, сейчасбы такой звонок, даже от ребенка, проверили. Была лишь одна беда — если их ивпрямь арестуют, если свяжут перестрелки в метро и на выставке с КирилломКорсаковым, то и его начнут искать по-серьезному.

То, что им попадаться нельзя, понимали оба.

Не верить. Не допускать, даже в мыслях, ничего необратимого…

В вагоне вместе с ними ехала целая компания подростков. Неочень хулиганистого вида, но поглядывающая на обоих слишком пристально. И чегоболтаются ночью, вроде не беспризорные… Кирилл вздохнул с облегчением, когдамальчишки вышли на Владыкино.