Успех полномасштабной эвакуации целых школ, которые перевозили в старинные загородные усадьбы и монастыри, часто зависел от находчивости организаторов. Когда женскую гимназию Песталоцци из берлинского Руммельсбурга эвакуировали в Шлосс-Штребен, резиденцию польского графа в Вартеланде, девочкам какое-то время пришлось спать на соломе на полу и терпеть укусы клопов, пока для них не соорудили деревянные двухъярусные кровати. Но у них были большие и просторные комнаты, и руководительница лагеря Союза немецких девушек читала им перед сном рассказы о привидениях при мерцающем свете керосиновой лампы. На завтрак всегда давали суп (младшие девочки считали пузырьки на поверхности супа за письма из дома, а старшие – за поцелуи). А добродушный директор лагеря герр Кёте, всегда ходивший в эсэсовской униформе, отправлял их письма домой без всякой цензуры.

Бомбардировки немецких городов (до 1944 г.)

Польский граф переехал в квартиру около парадной лестницы, но за все время девочки так и не увидели его, и никто не мешал им кататься по перилам. Поддержанием дисциплины девочки в основном занимались сами: двенадцатилетней Ренате Шварц однажды пришлось лежать на животе на своей кровати, стараясь не издавать ни звука, пока остальные девять девочек из ее комнаты по очереди подходили к ней и шлепали ее по ягодицам за то, что она бегала вокруг них и задирала им юбки. В остальном у Ренаты остались счастливые воспоминания о том времени. Ей даже дали роль Мальчика-с-пальчик в воскресных спектаклях, и она, спотыкаясь, вышагивала по сцене в огромных эсэсовских сапогах герра Кёте, с позаимствованным на кухне ножом для разделки мяса. Со временем театральные постановки школьниц стали масштабнее, и они даже показали в деревне значительно расширенную версию сказки «Великан с тремя золотыми волосками», к большому восторгу местных немецких семей [56].

В маленьких немецких городках и поселениях поток матерей-беженок с маленькими детьми встречали не так радушно – местные жители нередко чувствовали себя стесненно. В сентябре 1943 г. более 1240 эвакуированных из Бохума, Хагена, Берлина, Штеттина и других городов поселили в Рюгенвальде в приморской Померании, население которого насчитывало всего 8000 человек. Вынужденное тесное соседство приводило к мелким, но унизительным ежедневным конфликтам: хозяева отказывались давать беженцам постельные принадлежности или топливо для обогрева помещений и не позволяли им пользоваться своей кухней. В Рюгенвальде женщинам и детям приходилось носить пищу с импровизированных коммунальных кухонь и есть ее в спальнях. По мере того как количество эвакуированных росло, местные жители принимали их все более неохотно, и старосте села и ортсгруппенфюреру партии (часто это был один и тот же человек) приходилось все настойчивее давить на земляков, чтобы найти для беженцев жилье. Когда двенадцатилетний Эрвин Эбелинг прибыл в Любов близ Старгарда в Померании, его сразу отвезли в местную гостиницу, где окрестные фермеры как раз разбирали приехавших одним поездом женщин, детей и подростков из Хагена. В основном всех интересовали только женщины с одним ребенком, от которых было бы больше пользы в хозяйстве. Желающих взять Эрвина и еще десять мальчиков не нашлось, и им пришлось ночевать на вязанках соломы в доме свинопаса до тех пор, пока для них, наконец, не отыскали приемные семьи [57].

В регионе Байрёйт в Баварии две женщины с ребенком, вынужденные ютиться в крошечной комнате почти без мебели, обнаружили, что никто из местных жителей не намерен предлагать им горячую еду. Они вернулись в Гамбург. В августе 1943 г. в Наугарде никто не хотел брать к себе тринадцатилетнюю Гизелу Веддер и ее сестру. Наконец мэр поставил для них кровать у себя на кухне, служившей ему кабинетом. По вечерам, когда он сидел и выпивал там вместе с посетителями, девочки прятались под одеялом. Не имея места, куда можно было бы переехать, и не найдя никого (включая учителей), кому хватило бы смелости заступиться за них, девочки в конце концов решили, что с них довольно. С трудом волоча за собой деревянный чемодан, они отправились по раскаленной летним зноем пыльной улице на станцию. И снова никто не пришел им на помощь – им пришлось самим тащить свой багаж по жаре [58].

Местные власти, вынужденные проводить полную эвакуацию, не прибегая к принуждению, повсеместно сталкивались с трудностями. Гитлер настаивал на защите прав родителей – неизменно настороженно относясь к настроениям в тылу, он не мог согласиться на полномасштабные чрезвычайные меры, которых требовал Геббельс в речи о тотальной войне в феврале 1943 г. Несмотря на активную рекламу эвакуационных мероприятий, родители не всегда давали на них согласие. Чтобы преодолеть сопротивление, местным чиновникам из партии и Министерства образования нередко приходилось издавать дополнительные постановления. Школы закрывались, но непокорных родителей предупреждали, что они по-прежнему несут юридическую ответственность за посещение детьми учебного заведения. Из таких городов, как Берлин, дети могли ездить в школу в Ораниенбург, или родители использовали имеющиеся связи, чтобы устроить детей в приемные семьи в соседних городах, таких как Науэн [59].

Так же, как это было в Британии, расширение масштабов эвакуации означало появление новых возможностей для дурного обращения с детьми. Летом 1943 г. восьмилетний Петер Гроот приехал в Массов в Померании, где за ним присматривали две сестры, обе нацистки и обе старые девы. Все было хорошо до тех пор, пока сестры не решили купить собаку и не начали отдавать ей изрядную часть пайка, полагавшегося Петеру. К тому времени, когда мать приехала зимой навестить его, он так исхудал, что его пришлось положить в больницу. В некоторых случаях о трудностях адаптации детей свидетельствовало ночное недержание мочи. Однако власти рассматривали это как физическую или психологическую слабость. Если из исправительного заведения детей, мочившихся в постель, могли отправить в психиатрическую лечебницу, то эвакуированных детей с подобной проблемой в некоторых, крайне редких, случаях возвращали домой к семье [60].

В течение двух месяцев из 306 учеников одной средней школы Хагена домой вернулись 27. Говоря о причинах, директор упомянул, что «дети тоскуют о доме, а родители скучают по своим детям», а также указал на «плохие условия проживания», «предположительно неудовлетворительную заботу о детях со стороны приемных родителей» и (в случае с детьми, вышедшими из школьного возраста) «необходимость устроиться на работу». Пытаясь остановить поток возвращающихся, гауляйтер и рейхскомиссар по обороне Южной Вестфалии Альберт Гофманн приказал не выдавать продовольственные карточки на детей, вернувшихся без уважительной причины. Это спровоцировало сидячие забастовки женщин, а в некоторых областях и их мужей-шахтеров, продолжавшиеся до тех пор, пока власти не уступили [61].

Но многие дети