что тот потерпит полную неудачу в войне с рабами, а это в свою очередь заставит сторонников Сатурнина хоть немного прикусить языки в плебейских собраниях. Метеллу невыносимы были их заносчивые речи о неспособности знати как в государственных, так и в военных делах.

Но сенат был непреклонен в своем решении. Специальное постановление об отмене жеребьевки при распределении провинций между преторами было принято, и Лукуллу пришлось заняться приготовлениями к походу. Претор Меммий, на словах сожалевший, что ему не довелось проявить свои воинские способности в Сицилии, был вполне удовлетворен назначением ему «спокойной» провинции (это были Сардиния и Корсика). Лукулл же, хотя ему очень льстило, когда самые выдающиеся люди называли его «испытанным военачальником», хорошо помнил, каким трудным и неблагодарным делом было подавление им восстания рабов в Кампании. В сущности, он быстро покончил с мятежом только благодаря предательству, но этот успех не принес ему почестей. Он жаловался Метеллу, что даже война с царьком какого-нибудь жалкого галльского племени больше отвечала бы достоинству и величию Рима, чем сопряженная с большими трудностями и опасностями борьба с беглыми рабами. Метелл был полностью с ним согласен.

Сенат предоставил Лукуллу право набора вспомогательных отрядов среди марруцинов, апулийцев и луканцев. Но Лукулл потребовал, чтобы ему не чинили препятствий в призыве добровольцев из числа римских пролетариев и латинских граждан. Сенат счел это требование справедливым. Желающих отправиться в Сицилию добровольцев оказалось немало. В преддверии войны с кимврами многие римляне и латиняне предпочитали участие в войне с беглыми рабами. Она казалась им менее опасной.

При выборе легата Лукулл настоял на том, чтобы сенат утвердил в этой должности военного трибуна Гнея Клептия, который зарекомендовал себя храбрым командиром при подавлении восстания рабов в Кампании. Клептий не был сенатором, к тому же все знали, что он побывал в плену у восставших рабов под Капуей и даже проведен был ими «под ярмом», но в сенате пошли навстречу желанию Лукулла.

Сам Клептий был бесконечно благодарен Лукуллу за это назначение. Хотя никто в Риме не напоминал ему о том позоре, который ему пришлось испытать, сам он переживал случившееся как большое несчастье. Старый воин считал, что он навек обесчещен. Неожиданное предложение Лукулла последовать за ним в Сицилию в качестве легата он воспринял не только как великое благодеяние с его стороны, но и как признание своего боевого опыта.

Клептию был поручен набор солдат в Лукании. Из шести военных трибунов легиона двоих Лукулл отправил собирать вспомогательные войска среди марруцинов и апулийцев. Сам он еще до окончания своей городской претуры занялся вербовкой добровольцев в самом Риме и Лации. Метелл Нумидийский помог зятю большой суммой денег и предоставил в его распоряжение оружие и доспехи, привезенные им из Нумидии в качестве военной добычи.

За два месяца до начала нового года Лукулл составил из добровольцев четыре когорты полного состава. Добровольцам обещано было повышенное жалование. Лукулл рассчитывал еще до выступления в поход сформировать из них второй легион. Судя по сообщениям легата и военных трибунов, производивших набор союзнических когорт, претор Сицилии мог рассчитывать по меньшей мере на шесть или семь тысяч воинов вспомогательных войск.

В это же время благоприятные вести из Сицилии внушили Лукуллу большую надежду на то, что войну с рабами он закончит быстро, еще до окончания своих полномочий в должности наместника провинции. Во-первых, он получил весьма любезное письмо от Публия Лициния Нервы. Тот сообщал, что специально для Лукулла собрал около пяти тысяч сицилийских воинов и греческих наемников. Но особенно обрадовал Лукулла слух о том, что в Триокале вспыхнула вражда между Трифоном и Афинионом и что «царь» восставших, обвинив своего «первого стратега» в организации нападения на него, заключил его под стражу. Только Лукулл и Метелл знали почти наверняка, что к начавшимся раздорам среди восставших причастны засланные к ним под видом беглых рабов Деметрий, Аполлоний и еще около трех десятков надежных людей из числа клиентов и вольноотпущенников Лукулла, тех самых, которые оказали ему важные услуги во время мятежа рабов под предводительством Минуция. Этот слух вскоре был подтвержден письмом, присланным претору от Деметрия. Тот сообщал, что ему удалось подстроить «неудавшееся покушение» на Трифона. Расчет на то, что подозрение падет на соперника царя мятежников, то есть на Афиниона, поспешившего в самом начале восстания объявить себя царем, а потом отказавшегося от диадемы только под давлением обстоятельств, вполне себя оправдал. Деметрий сообщал, что в войсках беглых рабов, сосредоточенных под Триокалой, происходят волнения, и ожидается неминуемый раскол между сторонниками Трифона и Афиниона.

В Триокале, действительно, начались раздоры.

Нападение на Сальвия произошло в четырнадцатый день пианепсиона (29 октября), когда он со своими ликторами следовал для отдыха на одну из вилл, находившуюся в окрестностях Триокалы. Не менее тридцати конных лучников, скрывавших лица под масками, внезапно преградили дорогу царю и его телохранителям, осыпав их градом стрел. Четыре ликтора из свиты Сальвия были ранены, но сам он не пострадал. Нападавшие тотчас же ускакали по дороге, ведущей в Аллару. Кое-кто из близкого окружения Сальвия подсказал ему, что эти стрелки, скорее всего, из лагеря галла Бранея, который в это время уже третий месяц держал в осаде Аллару со своими тремя тысячами воинов. Браней был близким другом Афиниона и к тому же не раз открыто высказывался, что истинным вождем восставших должен быть молодой и энергичный Афинион, а не старый и немощный Сальвий. Подозрения против Афиниона усилились настолько, что Сальвий отправил к киликийцу гонца с повелением немедленно явиться в Триокалу по чрезвычайно важному делу.

Афинион в это время руководил осадой Сегесты и уже вел переговоры с властями города, убеждая их согласиться с его требованиями. Сегеста четвертый месяц была обложена восставшими со всех сторон и начавшийся в ней голод заставил осажденных пойти на переговоры с киликийцем. Условия, которые предлагал Афинион, были вполне приемлемыми. Сегестинцы должны были в обмен на хлеб и другие продукты питания поставлять восставшим оружие и воинское снаряжение. Афинион даже предлагал проагору Сегесты безвозмездно снабжать оружейных мастеров города железом и медью. В течение нескольких дней, вернее, ночей Афинион в обмен на хлеб получил до полутора тысяч комплектов полного дорийского вооружения, пять тысяч хитонов, столько же гиматиев и три тысячи пар крепких солдатских башмаков. При этом Афинион предупредил власти Сегесты, что всякое посягательство на жизнь и имущество работников в созданных им сельских общинах он будет рассматривать как нарушение мирного договора со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Таким образом, Афинион добился своего, не потеряв ни одного воина во время осады города, продолжавшейся около четырех месяцев. В договоре с сегестинским проагором было предусмотрено, что восставшие снимут осаду, когда взаимные поставки будут честно выполнены. Власти Сегесты пошли на условия киликийца в расчете на то, что мятежники в новом году потерпят полное поражение. Никто не мог предположить, что война затянется на четыре года и сегестинцам еще не раз придется снабжать восставших оружием и даже деньгами.

Примерно таким же образом киликиец намеревался поступать и с другими городами, рассчитывая в течение всей зимы вплоть до появления в Сицилии римского войска как можно лучше вооружить, одеть и обуть своих солдат.

Получив приказ царя, ничего не подозревающий Афинион с тремястами всадниками отправился в Триокалу.

Киликийца заключили под стражу прямо на стратегии в присутствии членов царского совета, включая четырех стратегов. Сальвий предъявил ошеломленному киликийцу обвинение в организации покушения на свою жизнь, причем обещал ему полное прощение, если тот признает свою вину, раскается и даст клятву никогда больше не строить против него козней.

Афинион с возмущением отверг обвинение и потребовал, чтобы ему представили доказательства его вины в совершении столь тяжкого преступления.

– Они будут тебе представлены, – сурово ответил на это Сальвий.

Стража увела первого стратега в одно из дальних помещений дворца, где ему пришлось провести в полном одиночестве одиннадцать дней.

Вся эта история грозила в дальнейшем разрастись в настоящую междоусобицу.

Сальвий после