Пришлось открыть этому подозрительному молодому человеку истинную причину преследование Энтони мистера Ходжа, ограничившись, правда, его бесчестным поведением на скачках. Ее, к счастью, оказалось достаточно, чтобы мистер Хантер пересмотрел свое отношение к делу и награде за верную службу.

— Только это… — неловко пробурчал он. — Я с людьми… не очень умею…

Хитрить там и притворяться… Если что-то разузнать надо будет… Я только напрямик могу…

— Для этого у меня есть Джозеф, — улыбнулся Энтони. — Он и расспросит, и в любую щель пролезет. Единственное — он не должен показываться на глаза мистеру Ходжу. Так что ваша задача, мистер Хантер, состоит в том, чтобы контролировать встречи мистера Ходжа с кем бы то ни было. Как это лучше сделать, я думаю, мы обсудим в присутствии Джозефа. Сейчас же я предлагаю вам хорошенько обдумать мое предложение и не позднее, чем завтра, дать окончательный ответ.

Николас кивнул и поднялся. Однако перед тем, как покинуть кабинет, задержался на пороге.

— Не проще ли вам было нанять профессионала, мистер Рид? — поинтересовался он. — Двести фунтов кажутся мне более чем приличной ценой за такую работу.

Энтони покачал головой.

— Было бы проще, — честно ответил он, — если бы я захотел избавиться от Джозефа.

Разве можно было сказать семнадцатилетнему мальчишке-идеалисту, положившего всего себя для помощи Энтони, что его работу отныне будет выполнять другой человек? Джозеф и прошлого-то промаха на фабрике Мортона себе не простил, чтобы подвергать его гордость новым испытаниям. Разуверится в себе и в людях — и попробуй потом переубеди.

За полтора года Энтони успел удостовериться в том, что лучше Джозефа ему не найти не только помощника, но и друга. И немалая разница в возрасте ничего не меняла.

Джозеф мог быть резким, непредсказуемым, далеко не всегда правым, но он стоял за Энтони горой, даже если самому ему такая позиция грозила большими проблемами, а это дорогого стоило. И Энтони не мог обижать его даже в угоду благополучию мистеру Уиверу. Он должен был найти способ обезвредить Ходжа, не принося в жертву Джозефа, столь много сделавшего для его разоблачения. И идея с Николасом в данный момент была не самой авантюрной.

Во-первых, Ходж никогда не сумеет его переманить: мистер Хантер действительно любил Ребекку и за помощь ей поклялся Энтони в вечной верности. Во-вторых, поскольку после прощания со скачками мистер Уивер практически не покидал Кроукомб, основная арена борьбы за его наследство грозила развернуться именно здесь, а Николас уже вполне освоился в деревне, чтобы не вызывать своим появлением лишних расспросов. В-третьих, он будет в подчинении у Джозефа, который, пожалуй, куда как лучше Энтони знаком со слежкой и ее особенностями, а также привычками и повадками Ходжа. В-четвертых…

В-четвертых, Энтони, конечно, должен был избавиться от своей сентиментальности и идти по головам, как привык в Итоне и Грейс-инн, вот только тогда ему нечего было терять, а сейчас от правильного выбора зависело слишком многое, а жить с такой ответственностью Энтони еще не научился.

— Вы чем-то обеспокоены?

Конечно, от Элизабет не укрылась его задумчивость в последние дни: за два с небольшим месяца их отношений она научилась чувствовать его как самое себя.

Энтони, пожав плечами, сослался на новое дело, принесшее ему еще одну головную боль. По протекции лорда Артмута к нему обратился младший брат леди Артмут — Арчибальд Нортон — владелец одного из лучших отелей Лондона. Для укрепления своего дела он вскорости собирался жениться на дочери весьма высокопоставленных особ, да вот незадача: некая девица Хокинс из Суррея заявила, что является его невестой, и подала в суд за расторжение помолвки. Мистеру Нортону, разумеется, ничего не стоило уплатить требуемый девицей штраф, но родители его нынешней невесты — люди высокой морали — и слышать ничего не желали о женихе, способном обручиться с простолюдинкой, а после — в погоне за титулом — еще и бросить несчастную.

Единственным способом вернуть их расположение было доказать невиновность мистера Нортона в представленных обвинениях, однако у мисс Хокинс имелись свидетели их отношений, письма от жениха и, что еще хуже, фамильная брошь, признанная леди Артмут семейной реликвией. Каким образом эти вещи попали к мисс Хокинс, если мистер Нортон категорически отрицал свое знакомство с сей девицей, и предстояло выяснить Энтони. И все бы ничего: у него были определенные предположения, требующие лишь подтверждения фактами, да вот за ними-то и необходимо было ехать в Лондон, а это — сто пятьдесят миль и почти полторы недели, проложенные между ним и Элизабет.

— Я не мог не взять это дело, — закончил Энтони свою историю и исподлобья посмотрел на любимую: что-то она скажет об их разлуке? — Артмуты стали мне своего рода крестными родителями на адвокатском поприще, а их сын — залогом многих побед. Подвести их семью отказом…

— Зачем же вам отказываться? — улыбнулась Элизабет — немного грустно, но отнюдь не сердито. — Это ваша работа, Энтони. Мне будет очень тоскливо без вас в эти дни, но это не повод разрушать вашу карьеру. Вы столько сил отдали, чтобы стать барристером, чтобы сделать себе имя и добиться нынешней славы, что я чувствовала бы себя предательницей, если бы оказалась причиной потери вами своего статуса. Пожалуйста, если вы находите какое-то дело нужным и интересным, не нужно избегать его лишь из-за нашей недолгой разлуки. Мне будет куда как больнее видеть вас неудовлетворенным или разочарованным, нежели ждать новой встречи и представлять, какой чудесной она будет и сколько радости нам обоим принесет.

После такой речи вряд ли она рассчитывала услышать, что, восстановив Кловерхилл и его способность приносить достойный доход, Энтони предпочел бы переквалифицироваться в помещика и, возможно, сельского адвоката, лишь бы никогда не разлучаться с любимой дольше, чем на сутки, не видеть в газетах собственное имя, смешанное с грязью, и не вытаскивать из чужих шкафов скелеты, способные поставить под угрозу его счастье. А потому Энтони лишь сердечно поблагодарил Элизабет за терпение и понимание, посетовав лишь на то, что его отъезд грозит еще затянуть ремонт поместья, а с ним — и их свадьбу.

Элизабет улыбнулась, чувствуя в его словах столь явное нетерпение сделать ее своей женой, что оно отозвалось в ее груди учащенным сердцебиением.

— Если вы позволите, мы с папой станем каждый день наведываться в Кловерхилл и проверять, как тут идут дела, — предложила она и снова улыбнулась, надеясь только, что Энтони поверит в ее искренность.

Зачем ему было сейчас слышать о том, что она не будет знать покоя до его возвращения? Что станет считать часы и минуты, прикидывая, где сейчас любимый, чем занят и есть ли хоть какой-нибудь шанс, что он обернется раньше срока? Что она до слез не хочет расставаться с ним ни на одну лишнюю секунду и что даже неделя без него кажется ей невыносимой по своей тоскливости вечностью?

Элизабет не имела права ставить его перед выбором и лишать с таким трудом осуществленной мечты. Может быть, когда-нибудь ему захочется тихой сельской жизни вместо столичной суетливости и судебных разбирательств, но это должен решать только он сам. Элизабет жаждала видеть любимого счастливым, и, если это счастье требовало от нее небольшой жертвы, пусть будет так.