Ли вопросительно посмотрела на меня:

— Это же куски твоих…

— Да, гипсовых слепков.

— Здесь какая-то шутка?

— Нет, не шутка. Я сам видел, как он ставил подписи.

Мне стало легче, что теперь не я один знал свою тайну.Слишком уж долго она мучила меня.

— Но они совсем не похожи друг на друга.

— Ты еще говоришь об этом! — сказал я. — Но разве Эрнисейчас похож на самого себя? И это все из-за его проклятой машины. — Я ткнулпальцем в правый кусок гипса. — Это не его подпись. Я видел его домашниеработы, я много раз наблюдал, как он подписывал банковские чеки, и это не егоподпись. Слева — да. Но эта — нет. Ты сможешь завтра сделать для меня однувещь? Ли, я не настаиваю…

— Какую?

Я рассказал.

Она медленно кивнула:

— Для нас.

— Что для нас?

— Я сделаю это для нас. Потому что мы оба должны что-топредпринять, разве нет?

— Да, — сказал я. — И еще один личный вопрос. Как ты спишьпо ночам?

— Не слишком хорошо, — призналась она. — Плохие сны. А ты?

— Я почти не сплю.

И затем, уже не в силах бороться с собой, я положил руки ейна плечи и поцеловал ее. Когда она вздрогнула, я подумал, что она встанет иуйдет… но ее подбородок вдруг приподнялся, и она ответила мне поцелуем,решительно и страстно. Может быть, нам повезло, что я был стеснен в движениях.

Прошло довольно много времени, прежде чем она немногоотстранилась и вопросительно посмотрела на меня.

— Против плохих снов, — сказал я и подумал, что мои словавыглядели бы на бумаге как проявление беспросветной тупости, но в ту минутупрозвучали вполне уместно.

— Против плохих снов, — как заклинание повторила она, и наэтот раз первой потянулась к моим губам. И мы долго упивались нашим поцелуем,позабыв о двух белых кусках гипса, которые смотрели на нас, как ослепшие глазас именем и фамилией Эрни, нацарапанными на каждом из них.

Мы забыли обо всем на свете, и я только в первую минутувспоминал тот вечер Дня Благодарения, когда он принес мне в больницупраздничные свечи, пиво и сандвичи.

Полагаю, ни одному из нас не приходило в голову, что до техпор мы не сделали Эрни ничего непростительного — ничего такого, что могло быобидеть Кристину.

Другое дело — теперь.

В следующие три недели мы с Ли играли в детективов и всебольше влюблялись друг в друга.

В среду она сходила в офис муниципальных властей и заплатилапятьдесят центов за то, чтобы получить ксерокопии двух документов.

Когда она появилась на этот раз, вся моя семья была дома.Элли при каждом удобном случае подглядывала за нами. Ли очаровала ее, и позже янимало не удивился тому, что Элли начала носить такую же прическу, как у Ли. Явыходил из себя… и старался сохранять терпение. Может быть, я понемногу становилсястарше (но не настолько, чтобы не таскать ее лакомства из потайного места вхолодильнике).

Если не считать назойливых приставаний Элли, то в тот день,двадцать седьмого декабря, после соблюдения всех ритуалов знакомства с моимиродителями у Ли было достаточно времени, чтобы побыть наедине со мной. Мои отеци мама всегда отличались той вежливостью, которая присуща американцам среднегокласса, но я чувствовал, что она понравилась им, хотя понимал и то, что имобоим было немного неловко от воспоминаний об Эрни. Так же, как и нам с Ли.

Когда мы остались одни, она с какой-то виноватой улыбкойдостала из сумочки листок бумаги.

— Вот, смотри, — сказала она и положила его на тот жекофейный столик, где вчера лежали куски моих гипсовых слепков.

Это была ксерокопия с документа о перерегистрацииподержанного автомобиля, «плимута» 1958 года (четырехдверного седана)красно-белой расцветки. Под датой «1 ноября 1978 года» стояли подписи: АрнольдКаннингейм (владелец) и Майкл Каннингейм (попечитель).

— Ну и что тебе напоминает верхняя подпись? — спросил я.

— Один из кусков гипса, которые ты вчера показывал мне, —ответила она. — Но какой именно?

— Тот, где он расписался почти сразу после игры сРидж-Роком, — сказал я. — Его подпись всегда так выглядела. А теперь давайпосмотрим другую.

На столик лег второй листок бумаги. Я увидел ксерокопию сдокумента о регистрации нового автомобиля, «плимута» 1958 года выпуска(четырехдверного седана) красно-белой расцветки. Внизу стояла дата: 1 ноября1958…

— Посмотри на подпись, — спокойно сказала Ли.

Я посмотрел.

Не нужно было быть гением криминалистической экспертизы,чтобы заметить, насколько почерк Лебэя напоминал надпись, сделанную Эрни в ДеньБлагодарения. Имена были разные, но посторонний человек сказал бы, что онинаписаны одной и той же рукой.

Наши руки соединились. Я имею в виду себя и Ли.

* * *

Вечером я сидел в общей комнате и наблюдал за тем, как мойотец склеивал картонные игрушки для Армии Спасения. Он немного стеснялся своегохобби и поэтому старался не смотреть в мою сторону. А может быть, просто очем-то думал.

Наконец он проговорил:

— Ли раньше была с Эрни, да?

Он бросил на меня быстрый взгляд и вернулся к своей работе.Я приготовился выслушать замечание о том, что похищение любимой девушки моегодруга вряд ли укрепит нашу дружбу, или о том, что кое-кто может усомниться вмоей мудрости. Однако он не сказал ни того, ни другого.

— Что-то мы давно не видели Эрни. Как ты полагаешь, онстыдится того, что его задержала полиция?

У меня было чувство, что отец сам в это не верил, что емунужно было как-то начать другой, более важный разговор.

— Я не знаю, — сказал я.

— По-моему, теперь ему не о чем беспокоиться. После смертиДарнелла, — тут он откинулся на спинку стула, — следствие по его делу вообщеможет прекратиться.

— Вообще прекратиться?

— Да, для Эрни. Возможно, судья сделает ему внушение, новедь теперь никто не захочет оставить неизгладимое черное пятно в биографиимолодого белого американца, которому предстоит окончить колледж и занятьдостойное место в обществе.