Она не стала поднимать шум, призывая односельчан на подмогу.Просто растерянно закивала – и отошла.

– А теперь послушай взрослого человека, –поудобнее устраиваясь на спине у Кетарна, сказал Волкодав. Жених был, может, нагод младше него, но это не имело никакого значения. Волкодав нагнулся пониже ипродолжал очень тихо, чтобы слышал только Кетарн: – Тебе сказано былопроводить девчонку до дома? Отцу с матерью с рук на руки передать? Тыпередал?.. Тебе назад надо было скорее, на копьях сноровкой хвастаться. Не то,не приведи ваш Трёхрогий, кого другого первым молодцом назвали бы. У тебя такойслучай был за свою Ане с троими сразу схватиться… которые ей руки связали… Тымне оставил её избавлять, а теперь ещё недоволен?

Трое, которых он мало не поубивал, Кетарна скорее всегобросили бы в болото, но Волкодав предпочёл о том умолчать. Для него это быланеобыкновенно длинная речь. И, как с ним чаще всего и бывало, не слишкомтолковая. Волкодав сам почувствовал, что исчерпал запас говорливости на седмицувперёд, а толку не добился. И раздумывать, как бы ещё вставить ума Кетарну,было некогда: из дому доносились приглушённые голоса и осторожная возняпросыпавшихся служанок. Волкодав поднялся и рывком поставил на ноги охнувшегоКетарна.

– Ты сейчас пойдёшь в амбар и будешь там тихосидеть, – сказал он, вталкивая молодого вельха внутрь и пропуская туда жеАне. – Твоя невеста будет говорить, – продолжал Волкодав, – а тыбудешь слушать её и помалкивать. Она девка мудрая, так что советую. А если ейхоть одно слово грубое скажешь, я тебе язык узлом завяжу. Вокруг шеи.

Учтивостью тут и не пахло, и Кетарн, привыкший считать, чтоне боится никого и ничего, мгновенно вскипел бешеным гневом. Но так же быстроостыл. Волкодав произнёс своё обещание очень спокойно, скучным будничнымголосом. И Кетарн, как многие прежде него, отчётливо понял: венн его отнюдь нестращал. Он действительно собирался исполнить обещанное. И был вполне на этоспособен.

Кетарна даже замутило: так восстаёт желудок против пищи,которую не в состоянии переварить. У Ане блестели на глазах слёзы. Ей хотелосьброситься к любимому жениху, обнять, успокоить его… так ведь оттолкнёт. Кетарнтоже чувствовал, что между ними впервые что-то стояло, и от этого было вдвоебольней. Волкодав, окончательно исчерпавший своё небогатое красноречие, стоялза спиной Ане и хмуро смотрел на несчастного жениха. Проснувшийся Мыш высунулголову из-под свёрнутых крыльев и переводил светящиеся бусинки с одного надругого, соображая, не требуется ли вмешательство.

Рука Кетарна, помятая в короткой схватке, мало-помалу сноваобретала чувствительность. Вместе со способностью осязать вернулась и боль, инекая часть его разума, не чуждая осторожности, стала искать причину ненападать больше на Волкодава. Достойную причину, не вызванную боязнью…

Венн не стал дожидаться, пока он эту причину найдёт.

– Не всё так просто, как тебе кажется, – буркнулон и вышел во двор, оставив жениха и невесту наедине. Мыш отцепился от своегогвоздя и выпорхнул следом, легко скользнув в щель уже закрывавшейся двери.

Выйдя наружу, Волкодав подставил крылатому приятелю руку ипощекотал зверька, в то же время прислушиваясь к происходившему в амбаре. Оночень боялся, что петушиная гордость всё-таки толкнёт Кетарна на какой-нибудьтруднопоправимый поступок. Однако за дверью сперва было совсем тихо, потомраздался голос Ане. Негромкий, но очень настойчивый и убедительный. Если быВолкодав захотел, он бы, наверное, сумел разобрать слова. Он не стал этогоделать.

Государыне кнесинке снился сон. Нехороший, тягостный сон.Весёлые её, правду молвить, последнее время посещали нечасто. Но об этом онапоразмыслит наяву. А во сне всё принимаешь, словно так тому и следует быть.

Кнесинка Елень стояла на узкой каменистой тропе, по бокамкоторой не росло ни кустика, ни травинки. Справа и слева вздымалисьнеприступные серые скалы. Над зубчатыми вершинами медленно плыло навстречукосматое серое небо.

А из-за скал… наступало, подкрадывалось, ползло… нечтобезымянное и безликое, пока ещё невидимое за поворотом тропинки, но такое, чтокнесинка знала: стоит ей хоть мельком увидеть это, и она сейчас же умрёт.

Она была не одна, она видела рядом с собой Волкодава. Егоспину в кольчуге, казавшей воронёные кольца из-под кожаного чехла. Он медленнопятился по тропе, яростно с кем-то рубясь, принимая неравный, отчаянный бой. ЕёНеведомый Ужас был для него просто врагом из плоти и крови, которого вполнеможно было достать ударом меча…

Потом кнесинка заметила, что на ней самой тоже были кольчугаи шлем, а в руке блестел меч. С которым она обращаться-то как следует не умела.

«Беги, госпожа!» – не оборачиваясь, прохрипел Волкодав.

И кнесинка почувствовала, что в самом деле может убежать испастись. Просто повернуться и убежать. Что-то подсказывало ей, что она здесьбыла вроде стороннего зрителя: можно спокойно уйти прочь.

«А ты как же?..» – закричала она. Волкодав не ответил. Ондействовал мечом с той убийственной силой и быстротой, что так частозавораживала её на заднем дворе крома.

«За меня не бойся», – наконец бросил он через плечо.

Повернуться и спокойно уйти… Кнесинка не могла ни спастиВолкодава, ни бросить его здесь одного. Только умереть вместе с ним. Чего еётелохранитель как раз хотел бы меньше всего.

Кнесинка собралась сказать ему, что нипочём его не оставит,но не успела. Волкодав начал падать. Падая, он обернулся: девушка увиделаискажённое, залитое кровью лицо. А из-за скалы – и тут у кнесинки волосыподнялись дыбом – к нему уже тянулись какие-то мохнатые щупальца…

Елень Глуздовна стиснула в мокрой ладони рукоять меча, дикозакричала и неуклюже бросилась на выручку…

И всё изменилось.

Во сне всегда так. Натолкнувшись на непереносимое, человеклибо просыпается, либо вываливается из слишком страшного сновидения в другое,поспокойнее.

* * *

Кнесинка была на той же тропе, но в другом месте и откуда-тознала, что это происходило уже «потом». Она бежала со всех ног, петляя междусерыми валунами и страшась оглянуться. Потом она увидела себя на мосту. Мостбыл длинный, составленный из множества дощечек, соединённых верёвками. Онтянулся через ущелье, на дне которого плавали клочья тумана и раздавался глухоймедленный рокот. Кнесинка бросилась бежать по мосту и почувствовала, что онвнезапно просел. Но не так, как под чрезмерной тяжестью: его словно быподрубили у неё за спиной. Кнесинка обернулась. Какой-то человек с берестянойличиной вместо лица силился ещё раз полоснуть мечом толстый канат, а Волкодавне давал ему этого сделать, теснил в сторону, не подпускал ко входу на мост…

Кнесинка побежала к людям, ожидавшим её на той стороне, амост под ней опускался и опускался, теряя опору…

И опять прервался сон, забредший в слишком жуткий тупик.Только на сей раз кнесинка проснулась. Она не вскочила с криком, пугаяслужанок. Просто ощутила, что нет никаких скал, никакого моста, а есть толькоподушка и одеяло. И между расшитыми занавесями заглядывает весёлый утреннийлуч.