«Лист, камень, дверь, — думал Роланд. — Роза кажется емулистом. Пожалуй. Такое вполне возможно».

— Ты его возьмешь? — спросил Каллагэн. Голос зазвучалгромче, уже не шепот, в нем явственно чувствовалась мольба.

— Ты его видел, отец, сам шар?

— Ага. Однажды. Ничего ужаснее невозможно представить. Глазчудовища из мира, недоступного Богу. Ты его возьмешь, стрелок?

— Да.

— Когда?

Роланд вдруг услышал колокольца, мелодию прекрасную иотвратительную одновременно, заставляющую скрипеть зубами. На мгновение стеныцеркви отца Каллагэна начали таять. Словно Магический кристалл, лежащий ящике,говорил им: «Вы видите, как мало от вас зависит? Как быстро и легко я могу всеизменить, если у меня возникнет такое желание? Берегись, стрелок! Берегись,шаман! Пропасть вокруг вас! И достаточно моей прихоти, чтобы вы рухнули в нее».

И тут же все стихло.

— Когда? — Каллагэн перегнулся через зев люка, в которомстоял ящик, схватил Роланда за рубашку. — Когда?

— Скоро, — ответил Роланд.

Слишком скоро, — уточнило его сердце.

1

«Двадцать четыре, — думал Роланд в тот вечер, слыша крикиподростков и лай Ыша. Он сидел на заднем крыльце дома Эйзенхарта в „Рокинг Би“.В Гилеаде, такое крыльцо, выходящее на поля, сараи и амбары, называлосьрабочим. — Двадцать четыре дня до прихода Волков. И сколько до родов Сюзанны?»

Жуткая мысль вдруг мелькнула в голове. А если Миа, втораяличность, возникшая в теле Сюзанны, родит свое чудище аккурат в тот день, когдаВолки придут в Калью? Такое казалось маловероятным, но, как резонно указывалЭдди, совпадения отменены. Роланд склонялся к тому, чтобы признать его правоту.И уж конечно, у них не было никакой возможности рассчитать период вынашиванияэтого монстра. Даже если бы речь шла о человеке, никто не мог гарантировать,что девять месяцев останутся девятью месяцами. Потому что время обрелоспособность растягиваться и ужиматься.

— Мальчики! — закричал Эйзенхарт. — Что, во имяЧеловека-Иисуса я скажу своей жене, если кто-нибудь из вас разобьется насмерть,прыгая с этого амбара?

— С нами ничего не случится, — прокричал в ответ БенниСлайтман. — Энди не допустит, чтобы мы разбились! — мальчик, в комбинезоне ибосиком, стоял в проеме ворот сеновала, над толстой доской с вырезанным на нейназванием ранчо: «РОКИНГ БИ». — Или ты хочешь, чтобы мы на сегодня заканчивалис игрой, сэй?

Эйзенхарт взглянул на Роланда, который видел, что Джейкстоит за спиной Бенни, с нетерпением ожидая свой очереди, в таком жекомбинезоне, позаимствованном у своего нового приятеля. Стрелок улыбнулся. Несмотрелся Джейк в такой одежде.

— Мне без разницы, будут они прыгать дальше или угомонятся,если ты это хочешь знать, — ответил Роланд на взгляд-вопрос.

— Продолжайте! — крикнул ранчер и вновь сосредоточился нажелезяках, которые лежали на крыльце. — Так что ты скажешь? Можно из этогострелять?

Эйзенхарт представил Роланду для инспекции все свое оружие. Винтовку,ту самую, с которой приезжал в город на собрание, созванное Тианом Джеффордсом,и два револьвера, такие Роланд и его друзья в детстве называли «бочкострелами»,из-за большущих цилиндров-барабанов, которые после каждого выстрела приходилосьповорачивать ребром ладони. Роланд без единого слова разобрал оружие. Вновьдостал ружейное масло. Только на этот раз налил его в миску, а не в плошку.

— Я спросил…

— Я тебя слышал, сэй. Твоя винтовка в отличном состоянии.Что же касается бочкострелов… — он покачал головой. — Вот этот, с рукояткой изникеля, может стрелять. Второй можно зарыть в землю. Возможно, из него выраститчто-нибудь более полезное.

— Это очень печально, — покачал головой Эйзенхарт. — Онипринадлежали моему отцу, а до того — его отцу. Находятся в семье уже восемьпоколений. Появились еще до Волков. Их всегда бережно хранили и передавалилюбимому сыну по завещанию. Я вот очень обрадовался, когда они достались мне, ане моему старшему брату.

— У тебя был близнец? — спросил Роланд.

— Ага, Верна, — Эйзенхарт легко и часто улыбался, улыбнулсяи сейчас, но улыбка под седеющими усами получилось натуженной, улыбка человека,который не хочет, чтобы другие знали о его переживаниях. — Прекрасная, какзаря. Она уже десять лет, как умерла. Рано, конечно, но для рунтов это обычноедело.

— Мне очень жаль.

— Я говорю, спасибо тебе.

Красное солнце опускалось на юго-западе, окрашивая двор вцвет крови. На крыльце стояли два кресла-качалки. Эйзенхарт сидел в одном изних. Роланд, скрестив ноги, устроился на досках, приводя в порядок наследстворанчера. Тот факт, что из револьверов, возможно, никогда не стреляли, дляРоланда ровным счетом ничего не значил. Нравилось стрелку чистить оружие, этозанятие его успокаивало.

А потом, со скоростью, показавшейся ранчеру невероятной,Роланд собрал винтовку и револьверы, положил их на кусок оленьей шкуры, вытерруки тряпкой и сел рядом с Эйзенхартом. Он догадался, что в обычные вечера,когда ранчо не посещали высокие гости, Эйзенхарт и его жена частенько сидели наэтом крыльце бок о бок, наблюдая, как солнце скатывается за горизонт, а деньсменяется ночью.

Роланд порылся в кошеле, нашел кисет, достал и скрутилсамокрутку из ароматного сладкого табака Каллагэна. Бумагу заметила тонкаяобертка кукурузного початка. Их Роланд получил в подарок от Розалиты. Стрелокподумал, что обертка эта даже лучше папиросной бумаги и с мгновение любовалсясвоим творением, прежде чем поднести конец к огоньку спички, которую Эйзенхартзажег, чиркнув о шершавый ноготь. Стрелок глубоко затянулся, выдохнул облачкодыма, которое медленно поднималось в теплом, вечернем воздухе.

— Хорошо! — Роланд улыбнулся и кивнул.

— Правда? Что ж, рад за тебя. Сам-то я к табаку непристрастился.

Амбар был куда больше дома ранчера, в пятьдесят ярдовдлиной, в пятьдесят футов высотой. Перед ним, в соответствии с сезоном,часовыми стояли пугала с головами-тыквами. Над открытыми воротами сеновалавыдавался вперед торец коньковой балки, к которой крепились стропила. К балкепривязали конец веревки. Внизу, во дворе, мальчики сложили достаточно высокуюкопну соломы. Ыш стоял с одной ее стороны, Энди — с другой. Оба смотрели вверх.Бенни Слайтман взялся за свободный конец веревки, подергал, потом отступилназад, скрылся из виду. Ыш начал гавкать. Мгновение позже Бенни уже бежалвперед, обмотав кулаки веревкой, длинные волосы развевались, как флаг.