Я – каюсь! mea culpa! [46] – относился к поискам всерьезтолько в розовом детстве. Потом, после смерти отца, я стал трезвее смотреть нажизнь, а может быть, дело в том, что я просто слишком ленив, чтобы тратитьжизнь на поиски несуществующего сокровища. Как и мой русский приятель, я былубежден, что картины не существует, что она уничтожена сухопаройЛуизой-Сюзанной (бог весть почему, дочь Лепелетье представляется мне именносухопарой, с непреклонно поджатыми губами) или ее любимым дядюшкой. Но теперь…Теперь, прочитав дневник этой особы, я могу только покачать головой.

Боже мой! Как жестоко я ошибался! Ведь в записяхЛуизы-Сюзанны содержится прямой намек на то, где его следует искать:exterritorialite – вот ключевое слово!

…Перечитал дневник и свои восторженные заметки. С чего быэто я вдруг воодушевился? Не иначе меня заразила своим энтузиазмом эта хитрющаяи коварная Луиза-Сюзанна. Может быть, она и была сухопарой, однако простушкойее не назовешь. Да, боюсь, дело поисков картины не столь простое, как мнепоказалось сначала. Хоть и есть ключевое слово, но его мало. Мало! Слишком ужрастяжимо понятие exterritorialite. В одиночку я вряд ли смогу справиться сэтим делом. Надо бы с кем-то посоветоваться, но с кем? Разве что сказать моемурусскому? Поговорим о картине, а уж после – стреляться…

На этом все записи обрываются.

– Ладно, убери пистолет, – говорит Клоди. – Я тебе всескажу. Делать нечего… Ты меня тут спросил: почему я так долго тянула, хотязнала, где картина, уже давно? Просто потому, что я не хотела делиться с вами,ясно? Я поставила себе задачу сначала избавиться от всех вас… вернее, почти отвсех. Мне нужен был кто-то из мужчин, потому что одной мне затруднительнодостать картину. Я колебалась между тобой и Жильбером. Но ты все решил за меня,верно?

Я уверена, что теперь-то Иса если и не выстрелит в Клоди, тохотя бы грязно обругает ее. Однако он только ухмыляется:

– Да уж, я и впрямь все за тебя решил!

Похоже, ее откровенность его ничуть не возмутила. Он дажедоволен! Он даже как бы проникся к ней доверием!

Ну и логика…

Или он ведет какую-то игру? Какую? И какую игру он ведет,делая вид, будто не узнал меня?

Или… или и вправду – не узнал?

А что, если я просто-напросто все выдумала, все свои страхи?Что, если Иса действительно не успел разглядеть меня – там, в роддоме? Василийзахлопнул дверь слишком быстро, в коридоре было полутемно, я была в халате,волосы гладко зачесаны и заколоты: я всегда прилизываю свои буйные кудри наработе, а такая прическа меня совершенно меняет… Иса, вполне возможно, прилетелво Франкфурт из Нижнего одним самолетом со мной, но не узнал меня в аэропорту,а уставился на меня, как и все прочие пассажиры лифта, только потому, чтокрокодил в моей сумке вдруг заорал дурным голосом «Ламбаду». Значит, и вовсе неИса преследовал меня, а мой собственный страх. И все мрачные пророчества своейсудьбы, которые я прочла в его кинжально-острых глазах, – одни толькопорожденные моим страхом бредни.

То есть он совершенно не отождествляет меня с той докторшейиз дзержинского роддома! И не ждет с моей стороны никакого подвоха!

А может быть… может быть, это вовсе не он ? То есть теперь ясовсем не так уверена, что именно его глаза смотрели на меня там, в приемномпокое нашей родилки. Получается, я бегала от призрака? От фантома? Отсобственного страха?

Господи, да какая же я дура, оказывается!

Честно говоря, это открытие доставило мне столько восторга!Меня охватила такая радость, что я почувствовала, как губы мои расплываются вблаженную, полупьяную ухмылку. И тут же я возвращаюсь с небес на землю, видя,как Иса и Клоди обменялись коротким недоумевающим взглядом. Они, видимо,решили, что я спятила от ужаса, оказавшись под дулом пистолета.

Да, мне страшно. Но не настолько, чтобы лишиться рассудка!Напротив – голова моя ясна, как никогда, мысли четки и быстры.

Сейчас надо любым способом постараться остаться живой. Яузнала про Ису и Клоди слишком много. И если это все же Клоди убила Лору…

А что? Вполне могла! Заманила ее в Мулен, назначила встречу,а сама сделала вид, что уехала в Дижон. Правда, не совсем понятно, почему онарешила совершить убийство в доме Жани. Ну, наверное, чтобы в случае чегоподозрения пали на хозяйку… Потом Клоди возвращается ночью, перегружает труп всвою машину, подвозит его к машине Лоры – и…

Но тогда получается, что Жильбер бросился прочесыватьграблями садик Жани не ради нее, а ради Клоди? Ну что ж, судя по тому, что яуспела о ней узнать, эта особа – великая мастерица манипулировать мужчинами изаставлять их плясать под свою дудку. Не молодой красотой берет она, анедюжинным умом, силой характера, изобретательностью и хладнокровием.

– Мон Дье, бедняжка Валентин не может понять, что такоевокруг происходит. Ты ведь даже не возьмешь в толк, о чем мы говорим? – спокровительственной насмешкой обращается в это время ко мне Клоди. – Какая ещекартина, какие поиски?

Что мне ответить? Какую роль выгоднее принять на себя? Ролькруглой дуры, ничего не понимающей пустышки или наоборот? Если я покажу своепонимание ситуации, не сойдутся ли эти двое на одном решении: пристрелить меня,и как можно скорей?

«Надо молчать, молчать, молчать!!!» – зудит дрожащимголоском моя привычная осторожность.

Но я не хочу молчать и трястись. Больше не хочу! Надоело! Ктому же осталось столько вопросов, ответа на которые я никогда не узнаю, еслине задам их.

– Ну почему… Кое-что я понимаю, – отвечаю не беззаносчивости, ощутив себя лягушкой-путешественницей – в то мгновение, когдаона, вися в вышине между двумя утками, вдруг заорала во весь голос: «Это я, этоя, это я придумала!» – и выпустила спасительную соломинку изо рта. – Я знаю окартине.

– Максвелл разболтал, да? – мгновенно догадывается Клоди. –Ну, этого надо было ожидать. Кстати, Иса, – поворачивается она к подельнику, –на какое-то время нам понадобится и Максвелл. Это лучший реставратор Европы,без него нам ни за что не привести полотно в такой вид, чтобы его можно былопродать.