своей семьи, своего народа? Я должен был понять с первого взгляда, мгновенно узнать Каинову печать убийцы.

Так или иначе, мыслей его я прочитать не мог. А когда он вновь заговорил, голос был, как всегда, спокойный и ровный.

– Полагаю, у вас и вправду есть план?

Я глубоко вздохнул. Никому, даже Огнеглазке, я не объяснил, почему пришел сюда, вместо того чтобы отыскать «Гадюку» и улететь. Да что там, и самому себе не смог объяснить: боялся, что, если озвучить эту идею, она покажется еще более нелепой.

Если б лейтенант Гупта узнала, что я задумал, точно попыталась бы помешать. Но Индиго защитил меня, бросив ради этого своих. И теперь рядом с ним не осталось никого, кроме меня.

И я решился сказать правду:

– Я хочу, чтобы данные достались и Республике, и Посланникам.

– То есть как – всем? – не понял Индиго.

Всем помочь нельзя, сказал Бенни, рано или поздно надо выбирать сторону, черт возьми.

Тогда, стоя на коленях в луже собственной крови, пока боты зашивали мне перерезанное горло, я понял одно: каждая из сторон хочет добыть Философский Камень только для себя. Вот в чем главная проблема. Но на самом-то деле цель, для которой он нужен лейтенанту Гупта, не противоречит цели Индиго – и наоборот. Республика может укрепить обороноспособность с помощью Камня, и это не помешает Посланникам одновременно использовать его для исцеления. Посланники могут излечиться, а Республика тем временем – создать новейшую защиту на случай их нападения. Обе стороны хотят получить Камень в единоличное пользование лишь по одной причине – назло друг другу.

Надо выбрать сторону, да, Бенни? Нельзя помочь всем?

А спорим, можно?

– Да, – твердо ответил я, – всем.

– До Первой у меня была другая наставница, – сказал вдруг Индиго. – Она умирала у меня на глазах. Мне тогда не исполнилось и сотни лет. Однажды я увидел, как у нее кровоточат глаза и десны. Она была еще жива, но уже не двигалась и просто смотрела в окно на марианское солнце. И понемногу истекала кровью. За неделю до кровотечения она утратила способность говорить. Примерно в это же время начались проблемы с глотанием. За несколько месяцев до этого она перестала спать. Она потеряла разум раньше, чем впала в забытье. Мара Чжу придумала весьма изощренный способ убивать нас, – продолжал Индиго, все так же отвернувшись в сторону. Словно не мог на меня смотреть. – Это заболевание проявляется не сразу, и у каждого Посланника в разном возрасте. Можно умереть в девятьсот лет, а можно в девяносто – невозможно предугадать, когда это случится. Первый симптом – сон. Его медленная фаза пропадает, мы спим плохо и беспокойно, постоянно видим тревожные сны. Потом вообще теряем способность спать. Предотвратить это никак нельзя – и всему виной не вирус и не рак, а неправильно свернутый белок. Нас отравляют и убивают собственные тела. И только из данных Камня можно узнать, какой из генов Мара Чжу исказила таким образом, что он вызывает это неизлечимое заболевание. Вы спрашивали, почему Посланнический совет не направил сюда кого-то, кто владеет аменгом? Потому, что все Посланники, владевшие им, уже умерли.

И умерли, насколько я мог судить, самой страшной смертью. Где-то на дне души сразу шевельнулось: а пожелал бы я такой смерти злейшему врагу? Ответ был прост и однозначен: нет. Таких мучений я не мог пожелать никому, даже тем, кто отнял у меня близких.

– Но я-то здесь. И добуду вам эти данные, – пообещал я.

– И передадите их не только нам, но и представителям Республики? Обеспечите им возможность уничтожать мой народ?

Кто бы говорил!

– А вы бы напали на Кийстром, если б знали, что мы способны себя защитить?

Индиго по-прежнему стоял ко мне боком, я видел только его профиль: щеку, контур лба и уголок глаза.

– Я не допущу, чтобы вы отдали Философский Камень республиканцам.

– И как вы мне помешаете? Убьете? Бенни уже попытался. Вы в курсе, что он хочет уничтожить Камень? А я не хочу. Хочу лишь помочь всем сразу, и мне плевать, что ты, Первая и Тамара считаете это глупостью. Знайте, я не отступлюсь. Если хотите меня остановить – придется убить.

Он развернулся и посмотрел на меня в упор. Холодным, безразличным взглядом – совсем как при высадке на «Безымянный», когда смертоносной тенью явился на корабль.

– Ну же, Индиго, – продолжал я, поскольку мой старый приятель, бес противоречия, подначивал давить, давить в полную силу, давить, пока он не сломается, – вы ведь с такой легкостью убивали тогда, на Кийстроме. Думаете, если сейчас пощадить одного кийстромца, это искупит вину за гибель сотен других?

А вот такого взгляда я у него никогда не видел. Даже тогда, лежа на грязном полу с дырой в животе, он смотрел не так страшно. Открытая рана, оторванная с мясом повязка, кровоточащая плоть, рассеченная до кости, – вот что напоминал этот взгляд. И с таким же болезненным отчаянием его мать, Мара Чжу, смотрела в камеру тысячу лет назад, записывая свое последнее сообщение. Но даже несмотря на весь этот ужас в его взгляде, Индиго не вытащил свой меч и не предпринял никаких попыток ударить меня.

Я вспомнил: последний раз он всерьез угрожал мне, когда вытащил из открытого космоса после того, как Бенни подорвал корпус корабля. Он тогда приставил мне к горлу нож, а я после вакуума и так-то еле дышал. Но постепенно взгляд менялся, а потом он убрал нож, решив сохранить мне жизнь. Тогда, наверное, он все-таки еще мог меня убить. Теперь я надеялся, что у него уже не поднимется рука, как бы я ни напрашивался.

Нет, я не простил его. Это было невозможно. И все-таки моя жгучая злость частично ушла.

– Помните, вы сказали, что верите в правильность моих решений? – спросил я того, кто убивал моих родных и друзей. И кто теперь глядел на меня так, словно ждал, что я разорву его на части, – и не стал бы сопротивляться. – Так вот оно, мое решение. А вы, со своей стороны, можете решить, убивать меня или нет, – но попозже. Философский Камень совсем рядом, но его ищем не только мы. Может, все-таки доберемся до него первыми?

Он вздохнул – коротко, порывисто. Как будто все это время слушал, затаив дыхание.

– Ведите, если знаете дорогу.

– Не знаю, – сказал я, – но кое-кто мне сейчас покажет.

С этими словами я раскрыл ладонь. Боты поднялись в воздух, засверкали в свете синих огней и искрами канули во тьму. Индиго проводил их тем странным взглядом, который я до сих пор не взялся бы описать, но, кажется, начинал понимать.

Они вернулись быстро. Сели мне на глаза, вползли под веки. А потом выбрались обратно и неспешно полетели прочь –