едой. Зерно, выросшее на расчищенных участках Леса, было вкуснее, чем то, что растили в горах. Кроликов и индюков, пойманных в силки или выращенных в клетках, можно было продать за хорошую меру серебра.

А вот свиньями не торговали. Только жители фортов могли опуститься до того, чтобы есть свинину.

Так или иначе, торговля велась. Поэтому дорога была хорошо утоптана, несмотря на то что деревья так и норовили спустить к земле цепкие руки ветвей, пытаясь вернуть территорию. Лесу не нравилось, что в нем завелись люди.

Две женщины шагали осторожно, выбирая, куда поставить ногу, не делая резких движений.

Казалось, прошла вечность, прежде чем на дороге что-то изменилось.

– Вон там! – прошептала Вильям-Энн.

Тишина позволила себе с облегчением выдохнуть. Впереди на дороге светились едва заметные голубые следы. Теополис верно угадал, как она отслеживает свои жертвы, но не до конца. Да, сок болотной травы действительно издавал сияние в свете пасты, известной как Огонь Авраама. Заодно он оказывал расслабляющее воздействие на мочевой пузырь лошадей.

Тишина осмотрела оставленные на земле полосы светящегося сока и мочи. Она опасалась, что Честертон с бандой после выхода из пристанища сразу свернут в Лес. Конечно, они вряд ли бы так поступили, но Тишина все равно волновалась.

Теперь же она убедилась, что у них есть след. Если Честертон решит срезать путь через Лес, он свернет с дороги через несколько часов, чтобы наверняка не выдать свою маскировку. Вздохнув с облегчением, Тишина прикрыла глаза и обнаружила, что бессознательно читает заученную наизусть молитву. Она замешкалась. Почему она вдруг решила поблагодарить Бога? Прошло уже так много времени.

Тишина встряхнула головой, выпрямилась и продолжила путь. Напоив снадобьем всех пятерых лошадей, она получила надежный след.

Лес что-то чувствовал… ночь стояла особенно темная. Свет Звездного Пояса, казалось, не мог пробиться сквозь ветви. И теней, блуждающих блеклыми огоньками меж стволов деревьев, вроде стало больше, чем обычно.

Вильям-Энн изо всех сил сжимала в руке палку со светящейся банкой. Безусловно, девочка и раньше выходила на улицу ночью. Поселенцы не чурались ночных вылазок, хотя и не любили их. Нельзя прожить всю жизнь взаперти, скованным страхом перед темнотой. Только начни… и уже не будешь особо отличаться от людей в фортах. Жить в Лесу тяжело, часто даже смертельно опасно. Но зато здесь сохранилась свобода.

– Матушка, – на ходу прошептала Вильям-Энн. – Почему ты перестала верить в Бога?

– Дитя, разве сейчас подходящее время для такого разговора?

Вильям-Энн опустила взгляд, внимательно рассматривая очередную полосу мочи, светящейся голубым светом.

– Ты всегда так отвечаешь.

– Потому что я пытаюсь избежать этого разговора, – ответила Тишина. – Но я также обычно не брожу ночью по Лесу.

– Просто сейчас мне это кажется важным. Ты не права, если думаешь, что я недостаточно испугана. У меня дыхание перехватывает от страха, но я ведь знаю, как трудно сейчас нашему пристанищу. И ты всегда злишься после визитов господина Теополиса. И ты стала реже заменять серебряное ограждение. Раз в два дня ты не ешь ничего, кроме хлеба.

– И какое отношение это имеет к Богу?

Вильям-Энн продолжала смотреть под ноги.

«Ох, Тени, – подумала Тишина. – Она думает, что высшие силы разгневались на нас». Глупая девочка. Такая же глупая, как ее отец.

Они как раз ступили на расшатанные доски Старого моста. При лучшем освещении на дне расселины можно было различить балки Нового моста, представляющего собой обещания и подарки фортов, – привлекательные снаружи, но не выдерживающие испытания временем. В числе тех, кто восстанавливал Старый мост, был и отец Себруки.

– Я верю в Запределельного Бога, – призналась Тишина после того, как они пересекли расщелину.

– Но…

– Я не поклоняюсь ему. Но это не значит, что я в него не верю. В старых книгах эти земли называли домом проклятых. Сомневаюсь, что поклонение принесет хоть какую-то пользу тем, кто уже проклят. Вот и все.

Вильям-Энн не ответила.

Они отшагали еще добрых два часа. Тишина прикидывала, не срезать ли путь через Лес, но не хотела рисковать – вдруг они собьются со следа и придется возвращаться. К тому же метки, мерцающие мягкими бело-голубыми бликами в свете пасты… Они были настоящими. Линия жизни, сотканная из света в окружении теней. Они олицетворяли безопасность для нее и дочерей.

Поскольку путницы отсчитывали расстояние между метками, они вовремя спохватились и не пропустили поворот. Сообразив, что не видели светящихся меток уже несколько минут, мать с дочерью, не говоря ни слова, развернулись и продолжили поиск по обочинам дороги. Тишина волновалась, что это будет самая сложная часть охоты, но они легко нашли место, где банда свернула в Лес. Сквозь Лес их вели светящиеся отпечатки копыт – одна лошадь наступила в мочу своей товарки на дороге.

Тишина опустила на землю мешок, достала удавку-гарроту, приложила палец к губам и жестом приказала Вильям-Энн ждать у дороги. Девочка послушно кивнула. Тишина не могла разобрать в темноте выражение ее лица, но слышала, как дыхание дочери участилось. Одно дело жить в поселениях и привыкнуть к вылазкам из дома по ночам. Но остаться в Лесу в одиночестве…

Тишина взяла баночку с синей светящейся пастой и накрыла ее носовым платком. Затем сняла обувь и чулки и тихо ступила в ночь. Всякий раз, делая так, Тишина снова ощущала себя ребенком, входящим в Лес с дедушкой. Перед каждым шагом она зарывалась в землю пальцами ног, проверяя, не зашуршат ли листья или ветки, выдавая ее местоположение.

В голове явственно звучали наставления дедушки: как определить направление ветра и использовать шелест листьев, чтобы скрыть свое присутствие на шумных участках. Дедушка любил Лес, пока однажды тот не забрал его. «Никогда не называй эти земли адом, – повторял он. – Относись к ним с уважением, как к опасному хищнику. Не нужно их ненавидеть».

Тени скользили между деревьями поблизости, едва заметные без света. Тишина держалась поодаль, но все равно мимо то и дело проплывала одна из них, вынуждая ее оглядываться. Столкновение с тенью может закончиться смертью, но случалось такое крайне редко. Когда тени не были разгневаны, они избегали подошедших близко людей, их словно сдувало в сторону легким ветерком. Если передвигаться медленно – а Правила того и требовали, – ничего не случится.

Тишина изредка снимала с банки намотанный носовой платок, чтобы проверить метки на земле. Сияние пасты подсвечивало тени, а слишком яркое их свечение могло выдать приближение Тишины.

Поблизости раздался стон. Тишина замерла, сердце выпрыгивало из груди. Тени не издавали звуков; стонал человек. Она напряженно и бесшумно осматривалась, пока не заметила мужчину, надежно укрывшегося в дупле дерева. Тот шевельнулся, потирая виски. Его настигла головная боль от яда, подмешанного Вильям-Энн.

Поразмыслив, Тишина на цыпочках обошла дерево сзади. Она пригнулась и простояла пять мучительных минут в ожидании, когда мужчина снова