Близнецы. Там, в доме, их ждет эта рыжеволосая женщина. Емуговорил Сантино. Маэл тоже это знает. Но кто она? И почему ему не хочетсяузнать ответ? Почему это самый мрачный час его жизни? Его тело полностьюисцелилось, вне всякого сомнения; но что излечит его душу?

И Арман здесь – в этом странном доме у подножия горы. Арман…После стольких лет? Сантино рассказал ему и об Армане, и о том, что Луи иГабриэль остались в живых.

Маэл изучающе смотрел на него.

– Он ждет тебя, – сказал он. – ТвойАмадео. – В голосе его не прозвучало ничего, кроме уважения и симпатии.

И из огромного хранилища воспоминаний, с которыми Мариусникогда не расставался, всплыл давно позабытый момент, удивительный в своейясности: посещение Маэлом венецианского палаццо в благополучные годыпятнадцатого века, когда Мариус и Арман были так счастливы. Тогда Маэл впервыеувидел смертного мальчика, работавшего с другими подмастерьями над фреской,которую незадолго до этого Мариус доверил их еще неопытным рукам. Странно, какживо вспомнились запахи: яичной темперы, свечей и тот знакомый запах – ввоспоминаниях отнюдь не неприятный, – который довлел над всей Венецией,запах гниения, темных вонючих вод каналов. «Ты хочешь сделать его одним изнас?» – спросил тогда Маэл. «Когда придет время, – с оттенком легкогопрезрения в голосе ответил Мариус, – когда придет время». И года непрошло, как он совершил эту оплошность: «Иди ко мне, дитя, я больше не могу безтебя жить…»

Мариус пристально смотрел вдаль, на дом.

«Мой мир рушится, а я думаю о нем – о моем Амадео, моемАрмане».

Внезапно охватившие его чувства были одновременно и сладкимии горькими; похожие эмоции вызывала в нем музыка – гармоничные оркестровыемелодии последних веков, трагическое звучание так любимых им произведенийБрамса и Шостаковича.

Но у него не было времени насладиться этой встречей. Не быловремени почувствовать тепло, обрадоваться, сказать Арману все, что он хотелсказать.

В сравнении с тем, что камнем лежало у него на душе, горечьказалась чувством мелким и поверхностным.

«Я должен был уничтожить их, Мать и Отца! Должен был всехнас уничтожить!»

– Благодарение богам, – сказал Маэл, – что тыэтого не сделал.

– Отчего же? – спросил Мариус. – Отчего?

Пандора вздрогнула, и он почувствовал, как ее рука легла емуна талию. И почему он так из-за этого злится? Он резко повернулся к ней,намереваясь ударить ее, оттолкнуть. Но то, что он увидел, заставило егоостановиться. Она даже не смотрела на него, а лицо ее было таким отрешенным иутомленным, что он с новой, еще большей силой почувствовал собственнуюусталость. Ему хотелось плакать. Благополучие Пандоры всегда было важнейшимэлементом его собственного существования. Ему не хотелось быть рядом с ней –лучше вообще к ней не приближаться, – но он должен был знать, что онагде-то есть, что она жива, что они, возможно, еще встретятся. При виде Пандоры онисполнился дурных предчувствий. Если он испытывал горечь, то Пандора пребывалав полном отчаянии.

– Пойдем, – с изысканной учтивостью произнесСантино, – нас ждут…

– Знаю, – ответил Мариус.

– Ох, ну и хороши же мы, все трое! – вдругпрошептала Пандора. Она выглядела измученной, хрупкой, изголодавшейся по отдыхуи сну, но обхватила Мариуса еще крепче.

– Я могу идти без посторонней помощи, благодарюпокорно, – сказал он с не свойственным ему стремлением сделать гадость – икому? Той, кого он любил больше всех на свете.

– Так пойди прогуляйся, – ответила она. На секундуон заметил частичку ее прежнего тепла, даже искру ее прежнего юмора. Она легкоподтолкнула его и одна направилась к дому.

Горечь. Он шел за ней, а мысли его были полны горечи. Этимбессмертным пользы от него не будет. Но он шел вместе с Маэлом и Сантино клившемуся из окон свету. Секвойи погрузились во мрак; ни листочка нешелохнулось. Но воздух здесь чистый, пахнет свежестью и не такой колючий, какна севере.

Арман… При одной только мысли о нем Мариусу хотелосьплакать.

Затем он увидел, как в дверях показалась женщина. Сильфида сдлинными, вьющимися рыжими волосами, в которых играл свет.

Он не остановился, но инстинктивно почувствовал страх.Определенно, она не менее древняя, чем Акаша. Бледные брови сливались с сияющимлицом. Рот совсем лишен красок. А глаза… Глаза не ее. Нет, их забрали усмертной жертвы, и они уже сейчас ее подводят. Видит она явно не очень хорошо.Так вот она кто… Ослепленная сестра из сна! И тонкие нервные окончания впохищенных глазах причиняют ей боль.

Пандора остановилась у нижней ступеньки.

Мариус прошел мимо нее и поднялся на крыльцо. Он встал передрыжеволосой женщиной, пораженный ее ростом – она была не ниже, чем онсам, – и изящной симметричностью ее похожего на маску лица. На ней былодлинное свободное платье из черной шерсти с высоким воротником и широкимирукавами, свободными складками ниспадавшее из-под узкого пояса – плетеногочерного шнура, который охватывал стройное тело чуть ниже небольшой груди.Удивительно красивое платье. Благодаря ему лицо женщины в обрамлении рыжихволос кажется еще более светлым и отстраненным – маска, скрывающая внутреннеепламя.

Но помимо этих простых атрибутов, которыми она в том илиином виде обладала уже более шести тысяч лет, было и еще чему удивиться. Егопоразила энергия этой женщины. Она выглядела бесконечно гибкой и невероятноопасной. Неужели это настоящая бессмертная? Та, что никогда не засыпала,никогда не умолкала, никогда не поддавалась безумию? Та, что с трезвымрассудком размеренным шагом проходит сквозь все тысячелетия с того момента, какпоявилась на свет.

Она дала ему понять, что это именно так.

Ее неизмеримая сила светилась раскаленным пламенем; но ончувствовал в ней природную непринужденность и восприимчивость цепкого ума.

Однако как же истолковать выражение ее лица? Как понять, чтоона на самом деле чувствует?

Он нее веяло глубинной, мягкой женственностью, загадочной,как и все в ней, нежностью и незащищенностью, которые у него ассоциироваласьисключительно с женщинами, хотя иногда он обнаруживал эти качества и у совсемюных мужчин. В снах ее лицо буквально лучилось нежностью; теперь она сталаневидимой, но никуда не исчезла. В другое время он мог бы поддаться ее чарам;теперь же он просто отметил это, как отметил ухоженные, покрытые золотым лакомногти и драгоценные кольца.

– Все эти годы ты знала о моем существовании, –учтиво заговорил он на древней латыни. – Знала, что я – хранитель Матери иОтца. Почему же ты не пришла ко мне? Почему не рассказала, кто ты такая?