И тут она изящным движением раскрыла ему свои объятия. Этотжест потряс его до глубины души – не столько своей неожиданностью, сколько тем,что он так часто видел его, когда она обнимала сестру.

– Мое имя – Маарет, – сказала она. – Зовименя по имени и отбрось свое недоверие. Входи в мой дом.

Она наклонилась, коснулась руками его лица и поцеловала егов щеку. Прикосновение рыжих волос привело его в замешательство. Его смутил иаромат, исходящий от ее одежды, – слабый восточный запах, напоминающий запахладана, который неизменно ассоциировался у него со святилищем.

– Маарет, – сердито возразил он, – если я вамнужен, почему же ты не пришла, когда я лежал в ледяной пропасти? Неужели онасмогла остановить тебя?

– Мариус, я пришла, – сказала она. – И тыздесь, с нами. – Она отпустила его и грациозно сцепила пальцы рук. –Ты думаешь, в течение всех этих ночей, когда уничтожали нам подобных, мненечего было делать? Во всех уголках мира она убивала тех, кого я любила илизнала. А я не могла одновременно находиться везде, чтобы защищать несчастных.До моих ушей отовсюду долетали их крики. Но мне тоже нужно было кое-кого найти,у меня свое горе… – Она резко умолкла.

Она залилась слабой, но такой по-человечески плотскойкраской, и сквозь теплый румянец на лице проступили выразительные морщинки. Онастрадала – и душевно, и физически, глаза заволокли кровавые слезы. Как странно– хрупкие глаза в нерушимом теле. От нее веяло такой же невыносимой болью, какот самих снов. Перед его мысленным взором пронесся поток образов, явственных,но совершенно отличных от прежних. И он внезапно осознал…

– Не ты посылала нам эти сны! – прошепталон. – Они исходят от кого-то другого.

Она не ответила.

– О боги, где твоя сестра? Что все это значит?

Она чуть-чуть отшатнулась, как будто он поразил ее в самоесердце. Она пыталась закрыть от него свой разум; но он чувствовал ее неугасимуюболь. Она молча смотрела на него, нарочито медленно и демонстративно, изучаяего с ног до головы и тем самым давая понять, что он непростительным образомперешел границы.

От Маэла и Сантино, не осмеливавшихся заговорить, исходилстрах. Пандора придвинулась еще ближе и дала сигнал предостережения, сжав егоруку.

Не стоило ему говорить с нею так резко. «…Кое-кого найти, уменя свое горе…» А впрочем, к черту все!

Она закрыла глаза и слегка нажала пальцами на веки, словнохотела снять боль. Но ей это не удалось.

– Маарет, – произнес он с тихим, искреннимвздохом. – Мы ведем войну и стоим на поле боя, осыпая друг друга резкимисловами. Я очень виноват. Я просто хотел понять…

Он посмотрела на него исподлобья, не отнимая пальцев отлица, – яростно, едва ли не угрожающе. Но он вдруг обнаружил, что не всилах отвести взгляд от изящно изогнутых пальцев, от позолоченных ногтей, отрубиновых и изумрудных колец, которые вдруг словно заискрились электрическимсветом.

И тут он с ужасом подумал, что если вот сейчас, немедленно,не прекратит вести себя столь чертовски глупо, то рискует так и не увидетьАрмана. Она может выгнать его отсюда или хуже того… А ему до боли хотелось –прежде чем наступит конец всему – увидеть Армана.

– Входи же, Мариус, – неожиданно приветливосказала она, тем самым показывая, что он прощен. – Пойдем со мной, тыувидишь свое дитя, а после этого мы присоединимся к остальным, кого интересуютте же вопросы. Тогда мы начнем.

– Да, мое дитя, – пробормотал он. Его сноваохватила тоска по Арману, как тоска по музыке, по скрипичным напевам Бартока,звучащим в уединенном и безопасном месте, где можно располагать вечностью инаслушаться вдоволь. И все же он ненавидел ее; всех их ненавидел. Ненавиделсамого себя. Вторая сестра… Где вторая сестра? Замелькали картины жаркихджунглей: оборванные лианы, раздавленные ногами молодые деревца… Он попыталсярассуждать здраво, но не мог. Его отравляла ненависть.

Много раз приходилось ему быть свидетелем мрачного отреченияот жизни смертных. Он слышал, как мудрейшие из них говорили: «Жизнь этого нестоит», – и не мог постичь смысл этих слов. Что ж, теперь он их понял.

Он смутно сознавал, что она обращается к тем, кто стоялрядом с ним, – приглашает в дом Сантино и Пандору.

Словно в трансе, он увидел, как она отвернулась, чтобыпровести их внутрь. Длинные волосы – огромная масса мягких рыжих кудрей – сзадизакрывали ей всю спину и доходили до талии. Ему захотелось дотронуться до них,проверить, такие ли они мягкие на ощупь, как на вид. Как все-таки приятно, чтов такой момент его способно отвлечь что-то красивое, что-то безличное, и емустанет лучше, будто бы ничего и не случилось, будто бы в мире воцарилось добро.Святилище в центре его мира по-прежнему оставалось в целости и сохранности. Оидиотский человеческий мозг, как же он цепляется за все, что можно. И подуматьтолько, его ждет Арман, он совсем рядом…

Она провела их по нескольким просторным, не перегруженным мебельюкомнатам. Несмотря на свое открытое расположение, дом с его мощными балками иширокими каменными очагами вместо каминов, в каждом из которых полыхал огонь,больше походил на крепость.

Совсем как старые залы европейских замков в те мрачныевремена, когда римские дороги были разрушены, латынь забылась и снова возниклистарые воинственные племена. В конце концов кельты восторжествовали. Именно онипокорили Европу; ее феодальные замки были не чем иным, как кельтскими лагерями;даже в современных государствах кельтские суеверия преобладали над римскойрассудочностью.

Но обстановка этого дома вызывала в воображении еще болееранние времена. Еще до возникновения письменности люди селились в подобныхпостройках из дерева и извести и пользовались в обиходе сплетенными ивыкованными вручную вещами.

Ему это нравилось; ну вот, опять идиотский мозг – как втакое время ему может что-то нравиться? Но его всегда интриговали дома,выстроенные бессмертными. А этот дом требовал неторопливого и длительногоизучения.

Сквозь стальную дверь они прошли внутрь самой горы идвинулись вперед по металлическим коридорам. Его окутал запах сырой земли. Онслышал звук работающих генераторов и компьютеров – то приятное электронноежужжание, которое придавало его собственному дому атмосферу безопасности.

Потом Маарет повела их вверх, все выше и выше помногочисленным пролетам железной лестницы. Теперь грубо обработанные стеныобнажили горную породу, открывая взору глубокие прожилки цветной глины и камня.Здесь росли карликовые папоротники. Но откуда исходит свет? Небесный свет лилсясверху, словно там располагался крошечный портал на Небеса. Он с благодарностьювзглянул на отблеск голубого света.