Я вижу Виву после уроков. Она выравнивает ряды парт в комнате для самостоятельных занятий. Я тоже занимаюсь этим после того, как накрылась моя работа помощницей на кухне. Некоторые девочки работают в нашей школе – кто-то в столовой, а кто-то, как и я, после уроков. Слава тебе господи, никто не замечает, как я проскальзываю туда. Никто не знает, что я из бедных девочек, кроме других бедных девочек, таких как Вива.

Впервые я вижу Виву Осуну, когда она в окружении своей свиты курит сигару с ароматом вишни, выдыхая дым из окна, и безостановочно балаболит на свою любимую тему. На тему секса.

– У него такой вот толстый, – говорит она, демонстрируя свой кулак. – Размер мекси, а он даже не мексиканец.

– А я думала, имеет значение длина, – говорю я.

– Глупая девственница! Кто-то выдумал это, чтобы не обижать своего бойфренда. Послушай, ты ничего не почувствуешь, если у него эта штука не будет толщиной с головку младенца. А от такой толщины, когда он двигается, ты будешь стонать. Запомни, солнышко, важна толщина.

Мне интересно, что у нее за имя, и как-то раз, когда уже узнала ее получше, спросила ее об этом.

– А почему родители назвали тебя Вивой? Они хотели, чтобы ты жила подольше, или из-за марки бумажных полотенец, или еще почему?

– Идиотка! Мое имя Вивиана. А эти долбаные полотенца назвали уже в честь меня! Ты совсем ни в чем не разбираешься.

И это правда. Я совершенно ничего не знаю. То есть по сравнению с Вивой. По крайней мере о том, что не касается Мексики.

– Чего не знаю, того не знаю, я там не была, – говорит Вива.

– Не может быть! Ты никогда не была в Мексике?

– Только в Нуэво-Ларедо. Моя семья оттуда. До того.

– До чего?

– До того, как был Техас. Там жили несколько наших поколений.

Не могу представить, как можно жить на одном месте хотя бы семь лет.

Мне нравится Вива. Она выплевывает бранные слова, словно семечки арбуза, и знает лучшие магазины подержанных вещей. Мы покупаем старые цветные мексиканские юбки. Хлопковые или бархатные, на которых блестками изображены виды Таско или ацтекские боги. Те, что подлиннее, мои, потому что у меня толстые ноги. Вива претендует на юбки для маленьких девочек – они короче и лучше, говорит она. Если нам с ней везет, мы заходим в «Трифт Таун» на южной стороне и выискиваем винтажные ковбойские ботинки. Я нахожу себе пару черных «никона», с острыми носами, со скошенными каблуками, всего за шесть долларов! А Вива – пару «акме» и действительно хорошие короткие ботинки, как у Дэйва Эванса. Мы просим Папу сшить нам топы из бандан и винтажных скатертей, и выглядим в них сексуально! По крайней мере, мы так считаем. Папа жалуется, что мы выглядим как деревенщины, но что он понимает в моде?

Чтобы отблагодарить меня за помощь на последнем экзамене по алгебре, Вива приглашает меня к себе домой на обед. Все у нее дома, кажется, было там всегда, в том числе и ее родители. Пахнет вещами спокойными, поношенными и выцветшими. Каждая миска с обитыми краями, каждая видавшая виды скатерть, погнутая вилка, истертый коврик, покрывало-букле, продавленный диван, пыльный вентилятор, кухонные занавески в горошек хранят воспоминания, и потому имеют право занимать свое место здесь, в этом доме, в этом жилище. Этот запах исходит от всего – от коридора, шкафов, полотенец и салфеточек, даже от Вивы. Так же как и запах хот-догов с вареными сосисками.

Поначалу я, оказавшись в доме Вивы, все время выдыхаю через рот, но теперь так привыкла к этому запаху, что не чувствую его, если только не оказываюсь там после некоторого перерыва. С домами всегда так. Никто из членов семьи ничего не почувствует, не выразит словами и не узнает, если только не уезжал на долгое, долгое время. Когда же он возвращается, то этот слабый запах чуть не заставляет его плакать.

После того как мы пожили во стольких квартирах, побывали на стольких кухнях, я становлюсь экспертом в распознавании запахов, оставшихся от прежних жильцов. Обычно я ассоциирую такую семью с запахом одного-единственного продукта, что они оставили после себя. С запахом яблочного уксуса. Бутылки зеленого, как ополаскиватель для рта, сиропа для мороженого. Гигантской ресторанной банки с квашеной капустой. Поскольку мы не знаем, что делать с этими вещами, они хранятся у нас в кладовой до тех пор, пока кто-то не отваживается выбросить их.

Мама Вивы несколько лет тому назад перенесла инсульт. И она всегда дома, потому что не может хорошо передвигаться. Иногда она застревает в своих мыслях, как поцарапанная пластинка, и повторяет одно и то же снова и снова. Вот почему ее папа готовит и делает все по дому. Мама же просто сидит на одном и том же кухонном стуле и трогает вещи той рукой, что у нее действует. И говорит она как-то забавно, словно ее язык плохо помещается у нее во рту. Но она очень мила со мной. Говорит «привет» и пытается встать, и смотрит на меня по-доброму своими печальными, водянистыми глазами.

У Вивы есть вечно всем недовольный старший брат, который когда-то был женат, а, может, женат и сейчас. Он бросил свою жену и вернулся в дом к родителям, и никто не знает, когда он снова съедет, вот только им хочется, чтобы он сделал это поскорее. Он портит всем жизнь, то и дело начиная кричать и ругаться. Так что никто никогда не жалуется на его отсутствие. Где он? Да какая разница.

Разговаривают в доме Вивы так вот.

Ее мама берет с кухонного стола яблоко:

– Ха! И как только яблоня могла выдерживать такой тяжелый плод?

– Вивиана, хочешь, чтобы я разогрел тебе на завтрак tortillas?

– Все хорошо, папа. Я сама это сделаю.

– Как насчет tortillas, mija? Хочешь, я тебе их разогрею?

– Нет, папочка, все хорошо, я сама.

– Ха! И как только дерево могло выдержать такой тяжелый плод?

– Так я разогрею их тебе, Вивиана?

– Не беспокойся. Я сделаю это чуть позже.

– Ха! И как только…

– Хочешь, чтобы я дал тебе другое кухонное полотенце? Как насчет этого?

– Нет, спасибо, папочка, это вполне сойдет. Оно чистое.

– Ха! И как только дерево может…

– Но это полотенце дырявое. Может, дать тебе другое? Какое ты хочешь, Вивиана, то или это?

– Не беспокойся, папочка. Это сгодится.

– Ха! И как только дерево может…

– Хочешь, я сделаю это для тебя, Вивиана?

И к этому времени мне хочется крикнуть:

– Оставьте это мне! Я все сделаю!

У меня от них так кружится голова, что приходится держаться за стены. У нас дома Мама заканчивает каждую произнесенную ею фразу словом «быстро»: «Передай мне нож, быстро!»

Вива говорит, что мы можем поехать в Сан-Франциско вместе и жить там в одной комнате. Ты согласна на это? И мы можем вместе писать песни и стать знаменитыми, и все такое. Мне смешно представить, что мы пишем песни вместе, как Леннон и Маккартни. Осуна и Рейес, говорю я себе, и это звучит прикольно. Вот только во всех песнях, что пишет Вива, полно нецензурных слов, а в тех, что пишу я, – всяческого печального дерьма. И кто только захочет купить их?