– Знаешь, – мягко сказала я ему, – я, пожалуй, все-такиуеду к себе.

– Ты же сказала…

– Какая разница, где тебя ждать? Место и время не имеютзначения.

– Имеют, – он по-прежнему ненавидел проигрывать. – Ядолжен видеть тебя всегда.

– Ты не сможешь видеть меня всегда. Хотя бы в силутвоей работы.

– Я должен знать, что могу увидеть тебя всегда.

– Милый, – я не подходила к нему, все это время мыдержались поодаль друг от друга, – милый, я не хочу просто видеть тебя. Мнеэтого недостаточно. Я… Я хочу любить тебя. Я хочу быть с тобой.

Я подошла к окну и прижалась к нему лбом. И сказала,выдержав паузу, которой позавидовала бы безногая Сара Бернар на закате карьеры:

– Я хочу спать с тобой. Прости, это звучит пошло. Но яхочу спать с тобой. Я ничего не могу с этим поделать, – как раз сейчас немногобесстыдства не помешает, это подогреет прохладную кровь Леща.

– Это звучит божественно. – Он встал за моей спиной, икаждым позвонком я почувствовала, как ему хочется прикоснуться ко мне. Ещесекунда, и его губы заблудятся в моих волосах.

Но он не прикоснулся.

– Тебе нравятся орхидеи?

– Не знаю. Мне никто никогда не дарил никакихэкзотических цветов. Если не считать помятых эдельвейсов, которые нашиодичавшие альпинисты подбросили мне в палатку на день рождения…

– А когда у тебя день рождения?

– В июле. А что?

– Просто принимаю к сведению.

– Только не вздумай купить мне тур в европейскийДиснейленд. Круиз по Средней Волге меня тоже мало вдохновляет. Учти, я женщинадикая. Похожая на всех одичавших альпинистов сразу.

– Самая очаровательная дикарка из всех, кого я знал… Япридумаю что-нибудь более впечатляющее, обещаю тебе. Ты взглянешь на цветок?

– Да, конечно. Прости.

Я открыла коробочку с орхидеей. На сюрприз в стиле шикарногобриллиантового кольца Зои Тереховой я рассчитывать не могу, после вчерашнегоафронта это выглядело бы двусмысленно. Но милую безделушку за все страданиявполне заслужила.

В коробочке с цветком лежал флакон. Прежде чем открытьплотно притертую пробку, я спросила у Леща:

– Это духи?

– Это больше, чем духи. Это то, что я думаю о тебе. Этото, что я чувствую в тебе. Это то, как я чувствую тебя.

Что ж, Лещ, очень мило. Мой собственный запах ускользал отменя, он был стерилен, в его отсутствии, как в зеркале, отражалась такая жестерильная душа. Оставаться без камуфляжа всегда опасно, я понимала это, но таки не подобрала себе духов: Костин «унисекс» и жеманно-обманчивые запахистилиста Стасика, похожие на профессиональный пот проститутки со стажем, малопривлекали меня. Может быть, третья попытка удастся. У тебя есть шанс, Лещарик.

– Вот как?

– Именно так, девочка.

– А скольких женщин ты чувствуешь так же, как меня?

– Другие женщины здесь ни при чем. Эти духи сделаны назаказ. В единственном экземпляре. У меня есть приятель, парфюмер… Он составляетбукеты запахов. Ты знаешь, что я сделал? Я рассказал ему, что встретил женщинусвоей жизни… – Лещ испуганно посмотрел на меня, но я выслушала признаниеблагосклонно, и ни один мускул не дрогнул на моем хорошо тренированном лице. –Я попытался описать тебя… Приблизительно, потому что постичь тебя до концаневозможно… Какая ты: когда спишь, когда улыбаешься, когда говоришь со мной,когда завариваешь кофе… Когда молчишь со мной, когда ничего не боишься ибоишься всего. Какая ты хрупкая и сильная одновременно.

Оригинальный способ признания в любви. Лещ. Да ты всегда ибыл большим оригиналом.

– Я попросил его создать духи для тебя. Совершенноновые.

– Разве это не требует времени? Большого количествавремени?

– Нет. Любовь тоже не требует времени. Она либовозникает сразу, либо не возникает никогда.

– Может быть, – задумчиво произнесла я: мне ничего небыло известно о любви.

– Открой их. Они должны тебе понравиться.

Не спуская с Леща глаз, я медленно открыла пробку и поднеслафлакон к лицу. Чтобы лучше почувствовать запах, я опустила веки. Тонкий ароматдухов робко вошел в ноздри, но спустя минуту уже заполнил все клеточки моеготела, добираясь до самых потаенных, скрытых от меня самой уголков.Происхождение запаха мне было неизвестно, как было неизвестно свое собственноепроисхождение, и в этом заключалось наше единственное сходство. А во всемостальном… Это был аромат незнакомой, неизвестной мне женщины, вместившей всебя целый, так далекий от меня мир: мир нежного шелкового белья, нежныхполусонных объятий, нежных египетских кошек на руках, нежных песчинок назагорелой коже, нежного покалывания в пальцах от прикосновений, нежных поцелуевв острые края ключиц, нежных спинок крабов на отмелях, нежного дыхания у самыхстворок губ, нежного легкого вина, нежного низкого солнца, нежных теней отсплетенных тел…

Этот запах почти оскорбил меня.

Он не имел со мной ничего общего. Только теперь я поняла,как глубоко, как безнадежно Лещ ошибся во мне, как он сам загнал себя в уголпризрачной страсти, из которого нет выхода. Жалкие представления о жалкой любвижалкого человека. Черт бы побрал тебя. Лещ, точно так же ты ошибся в ЕгореСамарине, таком же жалком, как и ты, которого я – только я! – да ещепрофессиональные убийцы из команды Лапицкого сделали страстотерпцем имучеником. Точно так же ты ошибся в своей старой собаке, такой же жалкой, как иты, которая не смогла разглядеть во мне врага – серьезного врага, опасноговрага, безжалостного врага, циничного врага. Врага, который пришел погубить всето, что тебе так дорого. Врага, который пришел разрушить твою жизнь.

– Что с тобой? – тихо спросил Лещ. – Ты плачешь? Толькотеперь я с ужасом почувствовала, что по щекам моим катятся тихие слезы. Толькоэтого не хватало. Хотя… Хотя, по здравом размышлении, это самая пикантная,самая точная реакция, будем считать, что импровизация удалась.

– Нет. Нет. Я не плачу. Это по-другому называется.

– Тебе понравилось?

– Кажется, я люблю тебя.

– Кажется? – Он все еще боялся подойти ко мне.

– Я люблю тебя.

– Тебе правда понравилось?

– Я не знала, что я такая.

– Ты лучше. Ты много лучше. Ничто не может… Тогда уже ясама подошла к Лещу и, прежде чем он успел испугаться этого, положила ладоньему на губы.

– Знаешь что, милый? Поедем ужинать…Мы отправились в тосамое маленькое кафе на Сретенке, о котором говорил Лещ. Сегодня вечером в немне было никого, кроме нас и официантов, незаметных и предупредительных. Я немогла ни на чем сосредоточиться. Капли духов, навязанных мне Лещом, жглизапястья и мочки ушей, как клейма, как стигмы, они вносили сумятицу в моюбедную, запрограммированную на уничтожение Леща голову, и мне с трудомудавалось сохранять контроль над собой.