… это я виноват, я не спрятал старика в надежное место. Нет, Юлий не был для них опасным свидетелем. Да, они заметили, что он их видел… Но такая… такая расправа!.. с беспомощным стариком… Чтобы оглушить и подчинить весь город.? Или нет, не оглушит? Тогда город станет стеной. И они, эти – будут стрелять в толпу. Или нет? У знаменосца слишком много участников и свидетелей этого – заговора… который он сам, у нас на глазах строил… и устроил. Но ведь на следствии все раскроется! Если будет следствие…

И я полетел…

Но меня опередили.

– Уже знаем, – тихо говорит Марта.

На ступеньках сидит Нина и плачет. Из-за угла дома появляется мальчишка, ведет лошадей. Это Санди, и это его оседланный мул стоит возле веранды. Выбегает Гертруда, повязывая косынку, но вдруг сдергивает и прижимает к лицу. Это она повезет известие Юджине, вот что. Это она, мне не придется. Мальчишка передает ей поводья и подходит ближе. Марта говорит ему что-то. Я перебиваю, наконец-то догадавшись:

– Санди! Это ты разболтал знаменосцу про Гая?

Он смотрит замученно, серые глаза становятся черными: зрачок затопляет радужку. Шепчет:

– Нет, я не… Да, это я.

– Предатель, убийца, крыса! – выскакивает из меня крик. Пальцы истерически вцепляются ему в горло, кулак летит ему в лицо. Марта перехватывает мою руку, я вырываюсь, она держит крепко, тогда я изо всех сил отпихиваю ее, ударив локтем в грудь, но она все равно держит. В глазах темно. Нина и Герти бегут к нам. Мальчишка кричит: «Отпусти, хозяйка, так мне и надо!»

Марта уводит его, они говорят долго и тихо. Герти обнимает меня и плачет.

Нина остается, мы все уезжаем. Возле дуба-великана мальчишка с Герти сворачивают на завод – там Юджина.

Теперь мы с Мартой вдвоем. Летим в город. По улицам едем все медленнее. Она рассказывает, с чем примчался несчастный предатель-Санди и что с ним случилось. Она рассказывает, а светлый, радостный звон раздается над головой и плывет облаком. На раз-два. Колокол поет: от-бой!.. Штаб отменил первую степень опасности. Отбой, граждане. Порядок восстановлен. Но улицы все еще пусты, город молчит, как оглушенный…

Нет, уже говорит. В локанде народу мало, но все же комитет работает, и все внимательно слушают тезку Ксана. У него разбито лицо, он гордо носит знаки сопротивления. Увидев нас, бросается навстречу, прихрамывая. «Держись, сестренка! В обиду не дадим! Никто не верит!»

– Чему? – спрашиваю я, и краем глаза вижу, что Марту окружают друзья-комитетчики и уводят.

– Выпьем, тезка! – говорит Ксан и хмуро посмеивается: – Сесть не могу. Стоять ничего. По копчику меня. По колену. Но я им тоже… втроем не одолели!

Хвастается, но вдруг умолкает. Настойчиво, сочувственно протягивает мне стакан, и, похоже, глас народа вещает его разбитыми губами: «Капитан приедет, во всем разберется. Капитан и Марта… напрасно они скрывали… Люди бы сразу поняли. Тебе-то, тезка, тяжело, я понимаю. Вы честно решили. Чтобы им расстаться, а ей выйти за хорошего человека, который все знал. Ты же знал?» Я осторожно киваю. «Тяжело тебе будет, но они не должны… не они должны расставаться. Придется отойти тебе… ну, выпей со мной…». Пьем.

Ксан утешает меня, я не слушаю. Вспоминаю, что рассказала Марта. Оказывается, Санди не проболтался – он с полной откровенностью все выложил. Сначала индюк позвал его «просто поговорить». Похвалил, приручил, пообещал взять к себе в отряд через годик. Щенок все и рассказал о Юджине и Гае. А индюк хотел услышать о Марте и капитане. Откуда узнал? Марта догадывается. Те жильцы, которые квартиру и сейчас снимают, они видели капитана и вспомнили его слишком узнаваемые шрамы. А мальчишка помогал и помогал хорошим людям: все доносил заботливому начальнику. Даже подписал какую-то бумагу. А когда спросил, не пора ли хозяйке узнать о помощниках, оказалось, что бумага грозит страшными карами за разглашение… Но этот щенок, полудурок, он поступил умней меня, умника. Едва началось, он понял – началось. И спрятал свою бабушку в больницу. А я не спрятал старика Юлия!..

– … чтоб вы были заодно с этим выродком – никто не поверит! – вещает Ксан, глас народа. – Этот Гай, этот ублюдок! Оружие продавал врагу – это выродок, не человек.

– Зачем? – спрашиваю я. – Зачем Гаю убивать Ларса?

– Из-за денег! – чеканит тезка – Этот ублюдок и пьяница, он же нищий без гроша. Про деньги знал, потому что все знали. Никто не верит, что это ты ему сболтнул, ты не думай.

– Нет, что-нибудь одно, – вздыхаю я, – или нищий без гроша, или оружием торговал…

Глас народа оторопело раздумывает:

– Да… Зря тебя знаменосец в штаб не взял!.. Или одно, или другое. Он был нищий. Может, не продавал оружие, только затевал продавать, а? Ларс узнал, хотел помешать, вот он его и убил… Но тогда что же, не из-за денег? Подожди-ка…

Перебой сердца вдруг подсказывает, что такое «с поличным».

– … Подожди-ка… – снова слышу голос тезки, гласа народа. – Зачем тогда, в самом деле? Но его же взяли с поличным!

– С каким поличным? – еле выговаривает мой примерзающий язык.

Все вокруг слушают и мрачнеют. Ксан хватается за стакан, выпивает залпом и с тоской продолжает:

– … Старик его жить пустил, отцом ему был и дедом! А он убил старика!..

Опять будто вздрагивает под ногами пол. Что? Что?.. Гай убил дедушку Юлия?

– … Жалко дедушку, добрый был, робкий такой. Я, как узнал, так даже думать об этом боюсь. Гай – нелюдь, а жил среди нас. Ты не думай, никто не верит, что наша Юджина… с этим нелюдем… Откуда такие берутся?

Минута молчания. Нехорошего. Я прерываю: это заявление штаба? Вдох, выдох.

– Будет и заявление. Мне сказали, когда освободили. Извинялись передо мной…

Молчание.

– Гай не убивал, – говорю я. – Это они повесили старика.

– Ты что! – вскрикивает Ксан. Дергается, расплескивает вино. – Ты что! Ты же ничего не видел!

У меня сжимаются кулаки:

– Ты тоже ничего не видел!

Слышу до боли знакомый голос:

– Ты не так понял… – стонет дед Аниты. К кому обращается? – … Гай убил старого Юлия тем, что оказался убийцей. Старик верил ему, гаду, полюбил. А узнал – сердце разбилось.

Появляется и Анита. Вся в черном, с черной лентой в распущенных волосах. Кокетничает трауром. На нее оглядываются грустно-жалостно.

А в чем моя правда? Я знаю, что Гай не убивал. Остальное догадки. Чем их можно подтвердить, чтобы обвинять знаменосца? У меня концы с концами не вяжутся… но ведь и у них, у этих – тоже!

Распахивается дверь. Входят человек десять. Марта с ними. Это вернулся наблюдательный комитет. Читают заявление. Вдруг Анита всплескивает ладонями, бросается Марте на шею, обнимает, целует, причитает, рыдает. «Уберите ребенка! – надрываюсь я. Наконец, услышали. – Уведите! – рычу на деда. – И не выпускайте из дому!» Марта не понимает подоплеки. Она благодарно смотрит на девочку, что-то шепчет дрожащими губами…