«Я рада за тебя, – сказала она. – Тебе необходимо что-топостоянное сейчас. Я не уверена, что ты отдаешь себе в это отчет, но тебе этонужно. У меня есть Комитет по правам женщин и Театральное общество, и ты тоженуждался в чем-то».

Я сел на кровать рядом с ней и взял «Долгое прощание». Этобыло новое издание в светлой обложке. Я помнил, как я покупал оригинальноеиздание в подарок на день рождения Эллен. В 1953.

«Мы что, уже старые?» – спросил я ее.

«Боюсь, что да», – сказала она и ослепительно улыбнулась.

Я положил книгу и коснулся ее груди: «Слишком стара дляэтого?»

Она потянула на себя покрывало с видом великосветской дамы,а потом, хихикая, сбросила его ногой на пол.

«Побей меня, папочка, – сказала она. – Я плохо себя вела».

«Хрю-хрю», – ответил я, и мы оба рассмеялись.

Наступил предрождественский вторник. Этот вечер был похож навсе остальные, за исключением двух обстоятельств. Было больше народу, возможно,не меньше восемнадцати человек. И остро ощущалась атмосфера возбужденногообещания. Иохансен лишь бегло пробежал глазами свою газету и присоединился кМаккэррону, Хьюгу Биглмэну и ко мне. Мы сидели у окон и говорили о том о сем,пока неожиданно не завели горячий и часто смешной спор о довоенных автомобилях.

Была еще, – сейчас, когда я думаю об этом, – и третья особенность:Стивенс приготовил великолепный пунш. Он был мягким, хотя и с ромом и специями,и подавался из невероятного кувшина, похожего на ледяную скульптуру. Беседастановилась все оживленней по мере того, как уменьшался уровень пунша вкувшине.

Я перевел взгляд в сторону маленькой двери, ведущей вбильярдную, и был поражен, увидев, как Уотерхауз и Норман Стет засовывалибейсбольные карточки в какое-то подобие цилиндра. При этом они громко смеялись.Повсюду образовывались, а потом расходились грудой людей. Становилось всепозднее… и наконец, когда наступило время, в которое обычно все начиналирасходиться, я увидел Питера Эндрюса, сидящего перед камином с каким-то пакетомв руке. Он бросил его в огонь не распечатав, и через мгновение пламя заплясаловсеми цветами спектра, пока вновь не стало желтым. Мы расставили стулья покругу. Через плечо я Эндрюса увидел камень с выгравированным изречением: СЕКРЕТВ РАССКАЗЕ, А НЕ В РАССКАЗЧИКЕ. Стивенс скользил среди нас, забирая бокалы ивозвращая их с бренди.

Слышались негромкие пожелания «Счастливого Рождества» и «Этогвоздь сезона, Стивенс», и я впервые увидел, как здесь расплачивались,протягивая десятидолларовую и даже стодолларовую бумажку.

«Спасибо, мистер Маккэррон… мистер Иохансен… мистерБиглмэн…»

Я прожил в Нью-Йорке достаточно долго, чтобы знать, что вовремя Рождества чаевые текут рекой: что-то мяснику, что-то булочнику ивладельцу скобяной лавки, не говоря уже о швейцаре, мажордоме и уборщице,приходившей по вторникам и пятницам. Я еще не встречал людей моего круга,которые относились бы к этому как к обязательному пустяку… однако, мне нехотелось плохо думать о ком-нибудь в этот вечер. Деньги давались по доброй волеи легко…

Я нашел свой бумажник. В нем я всегда держал за фотографиямиЭллен пятидолларовую бумажку на всякий случай. Когда Стивенс подал мне бренди,я положил ее ему в руку безо всякого колебания, хотя и не был богат.«Счастливого Рождества, Стивенс», – сказал я.

«Спасибо, сэр. И вам того же».

Он раздал бренди, собрал чаевые и ушел. В какой-то момент,уже на середине рассказа Эндрюса, я повернул голову и увидел его стоящим вдвери, словно тень, густая и молчаливая.

«Сейчас я адвокат, как многие знают, – сказал Эндрюс, отпивиз своего бокала. Он прочистил горло и снова пригубил. У меня несколько конторна Парк Авеню, вот уже 22 года. До этого я был ассистентом в адвокатской фирме,ведущей дела в Вашингтоне. Однажды вечером, в июле, меня попросили задержатьсядопоздна, чтобы составить перечень дел для справки адвокату, что не имело никакогоотношения к данной истории. Вскоре в контору вошел человек, который в то времябыл одним из наиболее известных сенаторов в Капитолии и ставший впоследствиипрезидентом. Его рубашка была испачкана в крови, а глаза буквально вылезали изорбит.

«Мне нужно поговорить с Джо», – сказал он. Джо, как выпонимаете, был никто иной, как Джозеф Вудс, глава моей фирмы и один из самыхвлиятельных частных адвокатов в Вашингтоне. К тому же он является близкимдругом этого сенатора.

«Он ушел домой несколько часов тому назад», – объяснил яему. Говоря откровенно, я был ужасно напуган – он выглядел, как человек,который только что попал в жуткую аварию или участвовал в смертельной схватке.Глядя на его лицо, которое я часто видел в газетах, все в запекшейся крови, снервно подергивающейся щекой под обезумевшим глазом, я все сильнее поддавалсяпанике.

«Я могу позвонить ему, если вы…» Я уже держал в рукахтелефон, сходя с ума от желания переложить свалившуюся на меня ответственностьна кого-то другого. Заглянув за спину сенатора, я увидел кровавые следы,оставленные им на ковре.

«Я должен переговорить с Джо немедленно, – повторил он,будто не слышал моих слов. – Кое-кто находится в багажнике моей машины… То, чтоя обнаружил в Вирджинии. Я стрелял в это, но не мог убить. Это не человек, и яне мог это убить».

Он начал хихикать, потом засмеялся и, наконец, закричал. Онвсе еще продолжал кричать, когда я дозвонился до мистера Вудса и попросил его,ради всего святого, приехать как можно скорей…»

Я не собираюсь рассказывать историю Питера Эндрюсаполностью. По правде говоря, я не уверен, что осмелился бы ее рассказать.Достаточно будет сказать, что этот рассказ был столь ужасным, что я думал о немв течение нескольких недель. Как-то за завтраком Эллен посмотрела на меня испросила, почему я закричал ночью: «Его голова! Его голова на земле все ещеговорила!»

«Я думаю, это был сон, – сказал я. – Один из тех, которыепотом невозможно вспомнить».

Но я тут же опустил глаза и полагаю, что Эллен поняла, чтоэто была ложь.

В один из августовских дней следующего года я работал вбиблиотеке, и меня позвали к телефону. Это был Уотерхауз. Он спросил, не могули я зайти к нему в кабинет. Когда я пришел, я увидел, что там находились такжеРоберт Карден и Генри Эффингем. В первый момент я подумал, что меня собираютсяобвинить в каких-то неразумных и некомпетентных поступках. Карден подошел комне с казал: «Джордж полагает, что настало время сделать вас младшим партнером,Дэвид. Мы все согласились».

«Вы должны пройти этот путь, Дэвид, если все будет хорошо,мы сделаем вас полноправным партнером к Рождеству», – заверил Эффингем.

В эту ночь мне не снились кошмары. Мы с Эллен, изрядновыпившие, выбрались пообедать в одно джазовое заведение, которое не посещалипочти шесть лет, и слушали удивительного голубоглазого негра, Дикстера Гордона,дувшего в свою трубу почти до двух утра. На следующее утро мы проснулись снеприятными ощущениями в желудке и головной болью и не могли полностью поверитьв то, что произошло. Самым невероятным было то, что мой заработок поднялся довосьми тысяч долларов в год, хотя мы перестали верить в возможность такогоповышения.