– С барышней. Ну что ты на меня смотришь? Месяц назад онивнедрили своего человека в твою службу безопасности. По крайней мере одного. Уних проблемы с кадрами. Барышня глуповата, истерична, реакции плохие.

– Ты абсолютно уверен в том, что сейчас сказал? – Кольтвстал, взял с полки какую-то книгу, пролистал ее не глядя, бросил на диван.

– Ну, ты же сам все видел, своими глазами.

– Что? Театр мимики и жеста? – Кольт принялся нервно крутитьруками, переплетать пальцы. – Я ни черта не понимаю в этом! Объясни! Как ты еевычислил?

– Будь любезен, поставь книгу на место. Сядь и успокойся.Вычислил ее сначала Адам, а я потом только проверил. Кстати, дай ему печеньица,он честно заработал.

Как только гости ушли, Адам сразу расслабился, сел и, неотрываясь, смотрел на вазочку с печеньем. Ему ничего не стоило дотянуться, ноон никогда не позволял себе таскать лакомства со стола. Услышав слова хозяина,он тявкнул, подошел к Петру Борисовичу и ткнул ему носом в руку. Кольт погладилего и угостил печеньем.

– Хочешь сказать, Адам определяет имхотепов по запаху? –спросил Петр Борисович, наблюдая, как пес слизывает шоколадную глазурь.

– Ты бы тоже определил, если бы эта Ирина не поливаласьдухами так обильно. Видишь ли, они всерьез верят в древнюю магию, во времяритуалов употребляют разные причудливые смеси вроде сушеных железпресмыкающихся, сырых птичьих мозгов, спорыньи с мандрагорой. Вреда дляздоровья нет, однако изо рта иногда пованивает.

– Это что, главный признак? – спросил Кольт, брезгливоморщась.

– Нет, конечно. Запах изо рта бывает у многих, вполненормальных, симпатичных людей. Проблемы с зубами, с желудочно-кишечным трактом.Но у имхотепов он особенный, вроде тухлой рыбы. Если бы я не был врачом пообразованию, я бы сказал, что так пахнет тот, у кого на месте проданной душиобразовалась гниющая язва.

– Хватит морочить мне голову! – разозлился Кольт. – Я,конечно, уважаю всю эту твою эзотерику, но никакая вонь не может бытьдоказательством, что они внедрили ко мне своего человека и что этот человек –Ирина!

– Ну, не может так не может, – легко согласился ФедорФедорович, – ты, главное, не кричи, успокойся и дослушай. Самое важное. Системуусловных знаков они заимствовали у разных тайных обществ, у ассасинов, масонов,феме. Я сообщил ей, что являюсь посвященным более высокого уровня, чем она.Хотя она и так догадывалась. Ей кое-что обо мне уже известно. Я решил ееозадачить. Приказывал молчать, при этом обращался к ней с вопросом. Бедняжказанервничала, растерялась. Ты же сам все видел, Петр. Мы с тобой должныподумать, как с ней быть?

– Уволить к чертовой матери! Что тут думать? – мрачнобуркнул Кольт.

– Вот и нет. Нельзя ее увольнять. Пусть работает, пустьвстретит Радела.

– То есть как?

– Так. Я не уверен, что визит ко мне входит сейчас в егопланы. А мне бы хотелось с ним повидаться. Кроме нее вряд ли кто-нибудьдогадается привести дружище Фрица ко мне в гости.

Москва, 1918

Федор задремал на заднем сиденье автомобиля, голова егобеспомощно болталась, шея затекла, но от усталости он ничего этого не замечал,спал как убитый. Перед рассветом похолодало, он замерз во сне, и снился емутаинственный страшный арктический пейзаж, будто он идет босиком по шершавомубелому льду. Ничего нет вокруг, кроме ледяной пустыни и черного, без единойзвездочки, неба. Идти ему бесконечно долго, куда, неизвестно, однако нельзяостанавливаться. Лед под ногами дрожал, трещал, сначала тихо, потом все громче,это уже был грохот, визг, словно там, внизу, билось гигантское животное, долбилоизнутри толстую ледяную корку, пыталось выбраться наружу. Федору показалось,что ноги его попали в трещину, он смертельно испугался и проснулся отсобственного глухого крика.

Крик потонул в отчаянном визге тормозов. Федора сильнотряхнуло, он открыл глаза. Было совсем светло. Автомобиль стоял посреди пустойМанежной площади. Водителя на месте не было. Сквозь звон в ушах Федор вдруграсслышал тихую матерную брань.

Возле бампера на влажной брусчатке сидел человек в кожанойкуртке. Над ним склонился водитель, тряс его за плечо, охал и матерился. Лицосидящего закрывали длинные темные волосы. Федор подошел, откинул слипшиеся,давно не мытые пряди, увидел мутные, в красных прожилках глаза, почувствовалкрепкий запах перегара и произнес изумленно:

– Товарищ Петерс!

Заместитель председателя ЧК громко рыгнул, помотал головой иответил на хорошем английском:

– Ес. Итс ми, май диар комрад Агапкин.

Федор вместе с шофером поднял его, усадил в автомобиль.Никаких серьезных повреждений не заметил. Руки, ноги, голова заместителяДзержинского были целы. Пульс неровный, но это из-за сильного опьянения.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Федор.

– Ай эм ол райт, донт уари. Сенк ю, комрад!

– Лезет, черт, аккурат под колеса, главное дело, пусто все,еду спокойно, беды не чую, и тут на тебе! Привидение ночное, откуда тольковзялся, мать твою так перетак! – тихо, сквозь зубы, проворчал водитель.

– Товарищ Петерс, куда вас отвезти? – спросил Федор.

– А хрен знает. Вези куда-нибудь, – равнодушно ответилПетерс и опять рыгнул.

– В общежитие ЧК, что ли? – предложил водитель.

– Но! Ай донт уант в ЧК! Ай ам со таерд! Ай уант ту си майдиар уайф! В Лондон хочу, ту май суитхард! Туманный Альбион. Британскиеострова!

Водитель хмыкнул и покачал головой.

– До Британских островов далековато будет. В Лондон захотел!Ишь ты, в Лондон! Это ж надо так наклюкаться.

Федор вспомнил, что кроме комнаты в общежитии ЧК в Лубянскомпереулке за Петерсом числилась квартира где-то на Арбате.

– Товарищ Петерс, вы знаете свой домашний адрес?

– Ес, оф коуз! Ай ременбер! Оскар Уальд стрит, намберсевентин. Ох, нет, туда нельзя, форбиден! – Петерс поднял указательный палец ипокрутил им у Федора перед носом. – Никак нельзя, май суитхард терпеть не можетпьяных мужиков. Что же теперь делать? Если в общежитие, мигом донесут: товарищПетерс полностью, совершенно невменяем. Да и не желаю видеть я эти свинячьирожи. Ай донт уонт ту си зис дерти бастерс!

Он тяжело вздохнул, понурил голову и задумался.

Водитель беспокойно ерзал на своем сиденье. Он, как и Федор,надеялся, что перед началом дня удастся поспать хотя бы полчасика. Драгоценноевремя уходило. Автомобиль продолжал стоять посреди пустой площади. Федорвзглянул на Петерса и подумал, что тот опять отключился. Но нет. Из-под прядей,упавших на лицо, слышалось сиплое мурлыканье. Заместитель Дзержинского напевалкакую-то печальную латышскую песню.