— Да бросьте вы, — сказал Глаголев. — КириллСтепанович, мы же с вами — волки, нас на манную кашку посадить нельзя, сдохнемв одночасье. Я понимаю, нервы у вас подрастрепаны после недавних переживаний,но воображение у вас осталось достаточно живым, чтобы оценить весь ужас жизниотставника…

— Это кнут, а? — сказал Мазур. — Где же пряник?

— А нету пряника, — серьезно сказал Глаголев. — Ордена— это не более чем железки, мы оба в том возрасте, когда к этой истинеотносятся со здоровым цинизмом. Беспросветную звезду вы у меня можете изаработать, а можете и в жизни не увидеть, но на старом вашем месте службы выее уж точно не увидите. О славе всерьез и говорить не стоит — когда это мы свами выходили на солнечную сторону? Короче, я вам предлагаю довольно простуювещь: продолжать, насколько возможно, жизнь при золотых погонах. Остаться в к ас т е. Ничего другого нет, не взыщите. Одно могу сказать твердо, не запугивая ине сгущая красок: в столицах у вас есть реальный шанс утонуть на неглыбкомместе, зато у меня еще побарахтаетесь… Дискуссия будет?

— Нет, — сказал Мазур.

— Авторучку дать на предмет рапорта об отставке?

— Нет.

Где-то в глубине души он сам себе удивлялся, но это — вглубине. Последние события отучили его удивляться, вот в чем штука, подспуднокопилась уверенность, что после всего этого жизнь разделится на «до» и «после»,потому что прошлое не возвращается и он шагнул за некий рубеж…

— Неплохо, — сказал Глаголев. — Ни истерик, дажелегоньких, ни прострации. Глядишь, и сработаемся… Давайте еще коньячку. Мы свами пока что ни в каких уставных взаимоотношениях не находимся, можемнепринужденно…

— Послушайте, — сказал Мазур. — Ну, а что я у вас будуделать, в конце-то концов?

— В одном известном романе на подобный вопрос геройответил обезоруживающе просто, — ухмыльнулся Глаголев. — Что-нибудь даподвернется…

* * *

…Вот и подвернулось, довольно скоро. Слишком быстро, чтобысчитать это случайностью. Что-то Глаголев планировал заранее, и в егокомбинации уже тогда должен был присутствовать безработный каперанг, угодившийв нечто среднее меж опалой и безработицей. Такое вот получилось Кончанское…[1]

* * *

Кацуба шумно захлопнул свою книжку, потянулся:

— Надо же, все-таки Рамон, паскуда такая, полоснул погорлу почтенную сеньору, а я до предпоследней странички грешил на дона Руфио…

— Вопиющий разрыв меж теорией и практикой, — бросилаСвета, определенно намекая на какие-то понятные лишь с в о и м шутки.Потянулась, вытянула ноги и небрежно скрестила их на коленях у Мазура, пояснив:— Мне ж надо на ком-то раскованность отрабатывать… Господа интеллигенты, а непора ли поесть? Я так понимаю, нас в Тиксоне банкетный стол не ждет…

— Правильно понимаешь, — сказал Кацуба. — Вот и займись.

— Ничего себе обращеньице со столичной журналисткой, даеще вдобавок сексуально раскрепощенной, — грустно протянула Света, но послушновытащила из яркой сумки разномастные свертки и принялась накрыватьимпровизированный стол на чемодане.

Мазур без особой охоты взялся за бутерброд с отечественнойветчиной. Он нисколько не чувствовал себя чужаком, видел, что народецподобрался опытный, приученный с ходу наводить мосты, притираться в сжатыесроки к незнакомым напарникам, — но все равно некая внутренняя зажатость имеламесто, глупо ожидать другого…

— Причавкивать надо, Шишкодремов, — сказал Кацубасовершенно серьезно. — Ты же стебаная штабная крыса, фаворит, мать твою, тебеположено причавкивать, а то и рот рукой вытереть…

— Я, во-первых, все же флотский, а во-вторых —питерский, — ответил Шишкодремов столь же серьезно.

— Ну и что? — пожал плечами Кацуба. — Ты поехал в дикиекрая, там, далеко от столицы, твоя сущность наружу и выпирает… к чему передтуземцами манерничать? Чваниться надо… Ты у нас — одноклеточное, на тебяинтеллигенты должны смотреть, как на пустое место…

Шишкодремов молча опустил ресницы и в самом деле пару разпричавкнул с невероятно самодовольным видом.

— Вот-вот, — одобрил Кацуба. — Ладонью пасть вытирать —это и вправду перебор, а если мякотью большого пальца, небрежненько так, —получится самое то… Микушевич, тебя это не касается, ты у нас мужикобстоятельный, из породы жилистых расейских первопроходцев, тебе должна бытьприсуща этакая крестьянская воспитанность…

— А крошки со стола в ладонь сметать? — поинтересовалсяМазур без особой задиристости.

— Не стоит, — сказал Кацуба. — Получится опять-такиперебор… Ты как-никак кандидат наук, не забыл? Не беспокойся, совершенно точноизвестно, что на собрата по профессии тебя не вынесет, нет там твоих собратьев,слава Аллаху… — Он глянул на часы. — Ерунда осталась, скоро на посадку пойдем…Микушевич, вопросы есть? Или догадки хотя бы? На физиономии написано, что естьдогадки… Валяй, не стесняйся.

— Как агент я вам совершенно не нужен, — сказал Мазур,стараясь тщательно подбирать слова. — Не моя стихия, у вас наверняка естьспециалисты… Вася не притворяется, он и в самом деле толковый ныряльщик — ч и ст ы й ныряльщик, подводного боя не знает. Уж тут-то у меня глаз наметан.Учитывая некоторые детали иных тренировок… В общем, у меня такое впечатление,что Васе предстоит куда-то нырять, а мне предстоит надзирать, чтобы его необидели.

— Видали, какого я к вам орла присовокупил? — спросилКацуба так гордо, словно это он раскопал Мазура, губившего таланты где-то вглуши. — Просекает с ходу… Ладно, что тебя томить, старина Микушевич. Примернотак оно и будет обстоять. Если работать все же придется. Есть крохотная, зыбкаявероятность, что мы летим впустую. Могут нам в аэропорту назначения заявить:ребята, прилетели зря, все уладилось и без вас, так что получайте в видекомпенсации по осетру и отправляйтесь себе восвояси… Осетры там, говорят,знатные. Сам я не бывал, а ребята летали… Только я, господа и дамы, пессимистпо натуре. И плохо верю в такие милости судьбы. А посему заранее настраивайтесьна работу…

Самолет ощутимо клюнул носом, «заснеженная равнина» заиллюминатором качнулась, и пол на мгновение ушел из-под ног.

— Ага, — сказал Кацуба. — На снижение идет. Доедайте,время есть, долго будем с горки катиться… Инструктаж, если что, — в аэропорту.

«Интересные дела, — подумал Мазур, вытирая пальцы носовымплатком. — Выходит, все остальные тоже представления не имеют, чем им заПолярным кругом предстоит заниматься. Мелочи, но на душе приятнее —оказывается, он не новичок, от которого секретят то, что доверено «стареньким»,он в равном положении с остальными. Сразу видно, что и прочие сидят, как наиголках, вертятся у них на языке вполне закономерные вопросы…»